Брежнев нервно-зябко помял руки,
словно умывая. Блудливая, опасная мысль наведывалась к нему с
выходных, вкрадчиво стучась в сознание, искушая и маня.
«Командир корабля нужен в единственном
числе, иначе толку не будет, - дрогнул генсек, уступив. – Пусть
даже с комиссаром за плечами, но один! Один вождь…»
Клацнул замок, и в дверь заглянул
Цуканов,[1] изгоняя
думку-соблазнительницу.
- Леонид Ильич, - прошелестел
негромкий голос, - к вам товарищ Пельше. Говорит, что
вызывали.
- Да-да, пусть заходит! – суетливо
отозвался хозяин кабинета, двигая тяжелыми бровями, как будто
разминая лоб.
Сухонький председатель
КПК[2]
не вошел, а проскользнул, юркнул маленькой серенькой
мышкой.
- Прошу, Арвид Янович, прошу… -
по-барски зарокотал голос Генерального. - Заходи, не
стесняйся!
Узкое, костистое лицо вводило Пельше в
образ фанатичного инквизитора, не знающего жалости к врагам церкви,
но сейчас оно выражало опасливое удивление.
Леонид Ильич внимательно посмотрел в
глаза напротив, светлые и холодные.
- Вы… в курсе операции «Ностромо», -
веско начал он, унимая в душе откровенно детское упоенье здоровьем.
- Насколько продвинулись чекисты в поисках предиктора?
- Судя по докладам Николая
Ефимовича,[3] ни насколько, - покачал
лысой головой председатель КПК. В его речи скорей угадывался, чем
слышался прибалтийский акцент. – И я бы не ждал особых успехов в
течении полугода. Товарищ Андропов правильно ставит задачу – найти,
но не спугнуть!
- Согласен, - выразительно кивнул
Брежнев. – Вот что… Я не сомневаюсь в Юриной преданности, но…
Короче говоря, нужно самим выйти на предиктора, и чем быстрее, тем
лучше. – В голосе генсека прорезалась жесткость. - Мы исполним
любые его желания, будем холить и лелеять, но он должен находиться
где-нибудь рядом, за высоким забором совершенно секретного и хорошо
охраняемого объекта!
Прозрачно-голубые глаза Пельше хищно
блеснули, а легкая улыбка тронула уголки тонких бескровных
губ.
- Понял, Леонид Ильич, займемся
сегодня же.
Глава 1.
Вторник 15 апреля 1975 года, утро
Первомайск, улица Чкалова
Весна потягивалась в дремотной истоме. Робкая и нагая, она
нежилась на мягкой травке, опушившей чернозем, стыдливо прикрываясь
кипенно-белыми кружевами цветущих абрикосов. Голым ветвям не
хватало сквозистого зеленого марева - им деревья окутаются чуть
позже, как только распустятся первые клейкие листья, но почки уже
набухали, словно соски взволнованной девушки.