Когда они спустились вниз и вышли на дорогу, стряхивая снег с насквозь промокших ботинок, Андрей вдруг совершенно неожиданно для себя спросил:
- А навестить ее можно?
- Кого? – не понял Кречетов.
- Ну... женщину эту, - смутился Андрей.
- Зачем?
Андрей пожал плечами. Он и сам не знал, зачем. Более того, не представлял даже, как у него это вырвалось. И не собирался он ее навещать. И не думал об этом. Ну, жалко, да. А навещать-то зачем?
- Она в коме, в реанимации лежит.
- Ее… не изнасиловали?
- Нет. Никаких следов.
- Как вы сказали, ее зовут?
- Слободина Марина Сергеевна. И все-таки, зачем вам?
- Не знаю! – огрызнулся Андрей, злясь и на него, и на себя самого. – Просто так. Свечку поставить. За здравие.
- А-а, - протянул Кречетов. – Понятно. Только не факт, что ее действительно так зовут, я же вам говорил.
На самом деле Андрей никогда никаких свечек не ставил. Он и в церкви-то за всю свою жизнь был раза два, на экскурсии. Причем один из этих двух разов – в Исаакиевском соборе. Когда там еще показывали маятник Фуко, демонстрирующий вращение Земли. Опять само собой вырвалось. Словно кто-то посторонний его языком ворочал.
Я открыла глаза, ожидая увидеть привычную черноту, чуть светлее слева. Наверно, там было окно, оттуда тянуло холодом. Но сквозь противный, как тошнота, туман вдруг проступили мутные очертания шкафа у стены и трубок прямо перед носом.
- Ви-жу, - с трудом прошлепала я огромным железобетонным языком – и услышала свой тихий хриплый шепот. Пошевелила руками, ногами – тело отозвалось болью, но пальцы двигались.
Значит, позвоночник цел, с каким-то тупым спокойствием подумала я и совершенно неожиданно для себя заплакала. И снова лицо вспыхнуло огнем.
- Кто это тут плачет? – спросил знакомый мягкий голос, и я увидела, спешащую к кровати высокую полную женщину в белом халате. – Очнулась, моя золотая? Только не плачь, а то швы болеть будут.
Швы? У меня швы на лице? Вот почему оно болит от малейшего движения. И слезы – они же соленые, от них так щиплет.
На кого же я похожа?!
Я? А кто я-то?
Мне стало так страшно, что даже замутило.
Я не представляла, кто я такая, где нахожусь и что со мной приключилось. Приятный добрый голос звал меня Мариной. И это было единственное, что я знала о себе – впрочем, с чужих слов. Ну, и еще то, что случилось со мной что-то очень и очень неприятное. И теперь я… лежу в больнице?