«Ну, надо же, положил он! Вот бахвал», – усмехнулся про себя Виктор и даже дернул ртом, не в силах подавить усмешку.
– Всех насмерть? Голову ему придерживай! Голову! – закричал староста на неумелых носильщиков, что доставали из фургона раненого. – Эх, как они его. Всех говорю, насмерть?
– Нет, один живой, легко ранен. В кузове лежит, в мешке, связанный, – сказал Виктор. – Вам привезли в подарок. Вы решайте, что с ним делать.
– Достань-ка его, Вальдек, – велел староста тому парню, что охранял прежде ворота.
Тот бросился исполнять. С помощью Димаша извлекли пленника из кузова.
– Это же наш Кузька! – ахнул Вальдек. – Он летом сказал, что за ворота уйдет. Серебряных безделушек натырил и удрал. Вот с-сука…
– В карцер его! – приказал староста. – Запереть, не выпускать, охрану поставить! Там еще наши были?
– Нет. Только мары.
– Откуда вам знать, из наших они или пришлые?! Сам съезжу, погляжу. Накормите их, – бросил староста кому-то через плечо. – Вернусь – поговорим о цене на картошку. А ты, Адрюс, – приказал он юноше лет восемнадцати, – живо на коня да скачи в Грибное. Скажи: мары объявились, надо дозор ставить. Да напомни, что они нам трех коров задолжали. Не отдадут, картошку придержим. У нас хранилища бездонные в безвременной зоне. Картошка может три года лежать, и все будет – как вчера выкопанная. Они про это каженный год забывают, напоминать по пять раз надо. Так и скажи: не будет коров – картошки не получат.
Ясно было, что нарочно он это все говорил – для гостей из крепости. Цену набивал. Прижимистый мужик, ох, прижимистый. Но слушались его беспрекословно, команды выполняли с усердием. Хорошо картофельники жили под присмотром Михала.
И еще Виктор подумал, что староста с Бурлаковым наверняка в натянутых отношениях. То есть внешне делают вид, что дружат, но при этом друг друга крепко недолюбливают.
– Слышал, в крепости у вас в этом году народу больше обычного? – как бы между прочим спросил староста. – Значит, и маров будет – как грибов в сентябре. Ну, не мне тебя марами пугать, они твое имя заучили. После того как ты тридцать трупов вдоль дороги развесил. В безвременной зоне до сих пор трое болтаются.
«Отец?» – изумился Ланьер.
Но виду не подал. Лишь кивнул, изображая понимание. Он старался меньше говорить, уступая эту честь Рафу: все же голос у него отличался от отцовского – так сказал Бурлаков.