«Динарий – это, надо полагать, монета, – сообразил Виктор. – Только какая? Серебряная или золотая? И кто устанавливает ее курс по отношению к патрону?»
– Платим патронами, – сказал вслух.
– Староста, да ты никак позабыл: крепость тебя оберегает, люди генерала дозоры на дорогах несут! – торопливо заговорил Каланжо, приметив краткое замешательство фальшивого герцога. – Помнишь ты это? Или забываешь всякий раз, как дело доходит до торга?
– Так я по пять прошу только потому, что вы из крепости. Из дружбы к вам до пяти патронов цену снизил. Потому как в этом году у всех цена – десять. И меньше никто не запросит.
– А в прошлом году мы один патрон платили, – изобразил осведомленность Каланжо. Молодец, пригодилась инфа Рафа про старую цену.
– В том году у вас народу сколько было? Не знаешь? То-то… В прошлом году генералу целый караван с припасами через врата прислали. А в этом году картоха плохо уродилась. В Грибном мортал сместился, и поле пшеницы поглотил – за два дня. Я им говорил – близко к морталу нельзя поля выжигать, так они не послушались, думали, умнее всех, три урожая за лето снимут. Вот и сняли – гниль одну да труху. Ладно, так и быть, я вам сотню патронов скину за пленного. Остальное – по пятаку.
– Мы можем заплатить… – сказал Виктор.
– Можем, но не заплатим, – тут же перебил Раф.
Судя по всему, торг предстоял нешуточный. На Виктора напала тоска. Подобная тоска нападала на него в те минуты, когда он понимал, что надо идти толковать с Гремучкой о повышении оклада. Был бы один, – тут же согласился бы на пять патронов за килограмм, тем более, что цена ему не казалась высокой – патронов у них было с собой достаточно. Но, судя по всему, Раф собирался биться до последнего, да и Каланжо сдаваться не собирался. Очень хотелось капитану показать, на что он способен. Ну и отлично. Как говорят в Диком мире, – врата перед ними открыты…
Виктора разморило после еды, и он стал понемногу проваливаться в сон. Вдруг померещились сугробы, висящий высоко в ветвях голый человек.
– Кто тут герцог? – выкрикнул юный голос.
Виктор дернулся, со сна не сразу сообразил, что ищут его, потом сказал:
– Я. – Вышло очень даже с достоинством.
– Просьба со мной пойти, – сказал явившийся с улицы мальчуган лет двенадцати. – Кощей вас прийти просит, то есть отец мой.