Далинумом это понимал, ЁршПотапычнет, но
страдали оба одинаково, искренне и неподдельно. АКирюхея здесь появляться запретил, хватит с меня и этих
двоих.
— Завтра последний день, — на всякий
случай напомнил я ещё раз старшему из монахов. — Для вас.
ПослезавтраДалинникого из вашей братии сюда уже не
пустит, гномы ему на помощь придут, остатки вытаскивать. А
послепослезавтра буйство огненное саламандрами запланировано. Так
что успевайте.
— Успеем, с божьей помощью, — монах
вытер пот с лица и присел рядом со мной. — Там немного-то и
осталось. Да только зачем, скажи на милость, вам все бумаги
монастырские?Лаириэнже всё равно их инквизиции
передаст.
— Вот она лично их и передаст, —
просветил я его, лениво соображая, напомнить ли ему о том, что он
забыл приставить к имени Лары слово Пресветлая, или нет. —
Инквизиции. А не вы сами возьмёте. Чувствуешь разницу?
— Чувствую, — усмехнулся тот. — А
личные дела воспитанников вам зачем?
— Ишь ты какой, — я даже
отодвинулся, чтобы не торопясь его рассмотреть. — А самивоспитанникигде, знаешь ли? Ну, раз личными делами
интересуешься? И что с ними будет?
— Нет, — со вздохом признался монах,
всё-таки я его подловил. — Поговаривают, всё ещё спят где-то. Но
точно не знаю.
— Во-о-от! — я наставительно упёр в
него палец. — А Лара их себе заберёт, без отдачи. Она давно о
какой-то там школе мечтала, а тут такая оказия. Пацаны подобраны один к одному, да к тому же и сироты. Мозги засраны,
правда, но это поправимо, у неё не забалуешь. Будет кормить,
уму-разуму учить и чудеса показывать, враз перевоспитаются. А у вас
их оставлять опасно, сам понимаешь. Пока что они просто малолетние
фанатики.
—Неблагостновсё
равно выходит, — снова вздохнул монах. — Дети же малые,
обездоленные. Хорошо бы у них спросить, чего они сами
хотят.
— У их старших товарищей спросишь, —
я удивлённо покосился на сердобольного собеседника. Чувствовалось,
что переживал он от чистого сердца, без фальши. — Из тех, что с
наколками по всему телу.
— Так ведь спрашивают уже, — но
монах начал хитрить, и я это почувствовал. — У тех, кто жив
остался. Сам знаешь, сгоряча многих кончили, когда в монастырь
вошли. Теперь вот следствие буксует.
— Не лепи горбатого, долгогривый!
—Далинперегнулся через парапет башни, раздражённо
врываясь в наш разгово