– Ты меня пугаешь, – нервничает мать.
– Мам, – решительно смотрю на родительницу, – всё хорошо будет. Ладно, – качаю головой, и так слишком углубляюсь в самокопание, пора вспомнить, что я мужик, а не сопливая барышня, – давай о делах. Сегодня должен приехать эксперт. Оценку сделать и дать заключение.
– Да-да, – соглашается родительница, но видно, что до сих пор мыслями в моих словах. – Сильно дом пострадал?
– Не до основания, но всё равно придётся начинать с нуля, – морщусь. Тру переносицу: – Только заключение получим и можно приступать.
– На что? – тяжело вздыхает мама. – На счету почти ничего нет, а всё что было... дома осталось...
– Обижаешь, – натягиваю улыбку, – мы с... – запинаюсь. Твою мать! Надо как-то себя заставить ровнее думать о соседе. – С Сергеем Николаевичем опустошили сейф и твой письменный стол. Ноут в сохранности, флешки и память тоже, – поясняю с гордостью.
– Игнат, – впервые за время посещения мать светится от счастья, – это же замечательно!
– Мгм, – киваю, – так что что-то у нас есть. Этого катастрофически мало, но... что есть... Мне бы разгрести свои проблемы, и я подниму денег, мам. Не сомневайся...
– Пожалуйста, – распахивает испуганно глаза мама, – только не...
– Мам, – отрезаю сухо, предостерегая взглядом, – разберёмся. Ты у меня лучшая... – самому тошно: эту фразу всегда батя говорил после очередного заскока.
– Я тебя тоже люблю, – смягчается родительница, но на лице смятение и грусть. Она тоже проводит прямую. Бл***, так мерзко, аж зудит в пятой точке вскочить и уйти. Нетерпеливо ёрзаю на стуле.
– А где ты сейчас обитаешь? – применяет умный ход мама и меняет тему разговора. Вопрос своевременный, но на то мама и мама, чтобы волноваться, куда подался её сын.
– Рядом, – невнятно отзываюсь. – Теперь придётся дом восстанавливать, возиться с мусором, контролировать строителей. Если в город переберусь, туда-сюда много кататься... накладно, да по времени никак.
– Это да, – кивает матушка с рассеянным взглядом. – У Смоляковых?
– Нет, – чуть погодя, – у Проскуриных.
– Игнат! – настораживается мать.
– Мам, – опять одёргиваю, – лучше не начинай.
– Ты же не посмеешь... – продолжает родительница.
– А если у меня чувства? – кривлю губы – самому смешно. Абсурд, но почему бы не огорошить?! Испуг и сомнение в глазах матери читаются так ясно, что не выдерживаю. – Ты же своего чмошника любишь?