Соседи не хотели выходить: ввязываться в очередную скандальную
свару с этой психованной бабищей, которая могла немедленно
броситься в драку с кем угодно, никто не желал. Так объяснила
соседей бабушка. Типа, плавали – знаем. Но кто бы остался дома,
если уже с полчаса грохот стоит такой, что и в квартирах плохо
слышно друг друга?
Женщина на четвёртом этаже вопила, огрызалась на выскочивших
соседей и часто била ногой в металлическую дверь, будто
аккомпанируя себе, – и тратила свои силы понапрасну: новый жилец в
квартире на данный момент отсутствовал.
Правда, Руся не собиралась оповещать женщину об этом, а,
напротив, с интересом прислушивалась к бешеному монологу сверху,
время от времени перебиваемому такими же вопящими от негодования
соседками. Жизнь есть жизнь. Надо же иной раз узнать о её
особенностях – пусть и из уст скандалисток.
Из монолога она узнала весьма увлекательные подробности из жизни
вопящей дамочки: та вышла в первый раз замуж по сумасшедшей любви,
но бросила первого мужа, чтобы по такой же всеобъемлющей, сильной
любви выйти замуж за этого самого нового жильца! Однако первый муж
платил её ребёнку алименты! Этого второго она бросила, потому что,
как в прорубь, окунулась в новую прекрасную любовь с третьим, но
второму она не позволит просто так уйти из её жизни: он должен, он
просто обязан платить алименты на ребёнка от первого!.. Вот, в
сущности, и всё, к чему сводились все громогласные претензии
дамочки.
Руся представила, как все жильцы подъезда стоят, слушая
неведомую и пока невидимую ей дамочку и крутя пальцем у виска, а
некоторые, не выдерживая, пытаются переорать её. А некоторые
поражаются: неплохо так устроилась! Требовать деньги со всех бывших
мужей на единственного ребёнка! Или под этим предлогом – на
себя?
Бывший муж дамочки обогнал Русю, когда она шла на пробежку в
ближайший парк. Что значило – дамочка впустую вопила и гремела уже
с полчаса. Если не больше. Мужик, честно говоря, интересный. Похож
на исхудалого по весне медведя, только что выбравшегося из берлоги.
Такой же тощий и такой же лохматый. Впрочем, причесон у него был не
слишком длинный, но волосы предпочитали свободу, отчего косматились
так, словно мужик недавно вышел из глухого леса. Точней –
предпочитали не свободу, а растрепались взъерошенными
космами-перьями, как будто он только что подрался. И лицо было
тёмное какое-то, закрытое донельзя. К такому – к мужику, не к лицу,
– подойти-то страшновато, а дамочка вопила о сумасшедшей
любви?..