– Я? Сок цикуты, что же ещё!
– А нельзя ли и мне? – Квинт протянул свою чашу. – Сок цикуты – мой любимый напиток.
– Э, нет! – Сократ спешно убрал бутылку. – Яд новичкам не наливаю.
– А я – Платон, – представился молодой парень с очень широкими плечами и с незажившим шрамом на лбу.
– Надо же, сколько знаменитостей, – пошутил Квинт, испытывая все большее беспокойство.
– Меня даже в Риме знают, – заявил Платон заносчиво – ему не понравился насмешливый тон Квинта.
Какой обидчивый! В самом деле философ? Но на интеллектуала не похож – лицо плоское, нос сломан. Уж скорее он… Квинт поперхнулся, потому что в эту минуту начал догадываться, что означает эта обильная трапеза и эти странные клички. И ему сделалось нехорошо. Причём очень нехорошо. Он хотел подняться и бежать в латрины, опасаясь, что его вырвет. Но тут беспалая шуйца Диогена опустилась ему на плечо, пригвоздив к ложу.
– Раз в год наша центурия устраивает обед в этой таверне, – сказал Диоген. – Сегодня как раз такой день.
– Центурия? – отозвался Квинт севшим голосом. – Я вижу семерых…
– Это сухой остаток. Теперь я набираю новых. А выбирать не из кого. Так что вам повезло, ребята, и вы двое приняты. – Тёмные, навыкате глаза смотрели насмешливо. Квинт подумал, что настоящий Диоген именно так и должен был выглядеть. Даже бочка нашлась – стояла в углу. Только здешняя дубовая, а не глиняный пифос, в которой жил когда-то знаменитый киник.
– Что за центурия? – спросил Квинт. Элий по-прежнему молчал.
– Центурия гладиаторов.
– А, – только и выдохнул Квинт.
Последовала пауза. Диоген ждал. Слышно было, как потрескивают дрова в печи да в соседней комнате какой-то перебравший гость горланит песню о полёгших на Калке ребятушках.
– Никогда не мечтал об арене, – признался Квинт. – Неужто там здорово?
– Я когда-то был вторым бойцом в римской центурии, – произнёс Элий.
– Все мы когда-то были хоть куда, – усмехнулся Диоген и поднял шуйцу, на которой остался лишь один большой палец. – Я – ланиста, – добавил Диоген, – но, бывает, выхожу на арену надрать задницу какому-нибудь лопуху зеленому. А на что ты способен, Марк Аврелий, посмотрим завтра, – обратился он к Элию. – Нравится прозвище? Я думал кликать тебя Гаем Гракхом, но передумал. Чтобы сражаться на арене, надо быть философом.
– А почему мы, собственно, должны драться? – возмутился Квинт.