– Не забудь, Август, завтра у нас большой заплыв в Неаполитанском заливе, – шепотом сказал Бенит, наклоняясь к императору. Когда диктатор обращался к Постуму, голос его теплел – таким тоном отец мог говорить с любимым сыном.
Впрочем, со своим сыном диктатор говорил иначе. Уже давно…
Август поморщился: принимать участие в очередном Бенитовом спектакле ему не хотелось. На берегу залива куда приятней резвиться в обществе подружек, а не Бенита и его толстых и одышливых администраторов.
– Я с радостью, но было дурное предзнаменование.
– Какое? – озаботился Бенит. С некоторых пор он стал суеверным.
Постум едва не ляпнул, что видел сегодня утром трех летящих слева коршунов [2]. Но вовремя вспомнил, что коршунов он использовал в прошлый раз, желая увильнуть от участия в массовой пахоте. Требовалось что-то новенькое.
– Я видел тебя во сне тонущим, – произнес император испуганным шепотом. – Огромная белая акула откусила тебе ногу. А ты знаешь, мне снятся пророческие сны.
Бенит нахмурился:
– Все ясно. Опять враги готовят на меня покушение. Заплыв придется отменить.
Постум улыбнулся одной половиной рта – той, что не мог видеть Бенит.
Император уселся на свой украшенный слоновой костью и золотом курульный стул с пурпурной подушкой. Заседание сената началось. Постум опустил подборок на изящно выгнутую кисть руки. На безымянном пальце сверкнуло золотое кольцо с личной печатью. Сенатор Луций Галл готовился произнести заранее приготовленную речь, в меру гневную и в меру льстивую, но внезапно замер и уставился на императора. В эту минуту юный Постум показался ему необыкновенно схожим с Элием – не столько чертами лица, сколько позой – Элий тоже любил вот так сидеть, подперев подбородок. И так же как его отец, император носил один-единственный перстень с печатью. Лицо Постума было недвижным, взгляд – отсутствующим, он казался выточенной из мрамора и раскрашенной статуей, установленной в курии по приказу Бенита. Ясно было, что выступления сенаторов Август не слушает – мысли его слишком далеко.
Внезапно он очнулся и обвел курию взглядом.
«Что-то нынче старички галдят громче обычного», – пробормотал Постум. В курии такой шум стоит только когда обсуждаются льготы сенаторов или их гонорары. Но сегодня на повестке дня работа императорской почты. Почему-то она стала работать хуже прежнего. Да о чем тут спорить?