«Рок, более могущественный, нежели моё желание, удерживает меня здесь, но я с тобой, любимая Валери. Вновь и вновь мысль моя возвращается к обожаемому сыну, свидетельству нашей любви, который трепещет у тебя под сердцем. Пекись, друг мой, пекись о своём здоровье – оно теперь драгоценно вдвойне. Тебя умоляет об этом твой возлюбленный, отец твоего ребёнка. Последняя страница твоего ответного письма пронизала болью моё сердце. Как ты ко мне несправедлива, когда беспокоишься о судьбе нашего ребёнка! Боже всемогущий! Ты же меня любишь, знаешь и все равно беспокоишься!»
– Я пропущу две страницы любовных признаний, – сообщил Ноэль, – и прочту несколько последних строк.
«Беременность графини становится все невыносимее для меня. Несчастная! Я ненавижу её и вместе с тем жалею. Мне кажется, она догадывается о причинах моей печали и холодности. Своею робкой покорностью, неизменной нежностью она словно просит прощения за наш союз. Бедная жертва! Быть может, и она до венца отдала своё сердце другому. В таком случае наши судьбы схожи. Надеюсь, ты с твоим добрым сердцем простишь мне эту жалость».
– Это он о моей матери, – дрожащим голосом произнёс адвокат. – Святая! А он ещё просит прощения за жалость, которую она вызывала. Бедняжка! – Ноэль провёл ладонью по глазам, как бы смахивая слезы, и добавил: – Её уже нет в живых.
Несмотря на сжигавшее его нетерпение, папаша Табаре не посмел произнести ни слова. К тому же он искренне сочувствовал глубокому горю своего молодого друга и уважал это горе. После долгого молчания Ноэль поднял голову и снова взялся за письма.
– Из следующих писем явствует, – сказал он, – что отец был озабочен судьбой своего незаконнорождённого сына. Читать их я, однако, не стану. Но вот что поразило меня в письме, посланном из Рима 5 марта 1829 года:
«Мой сын, наш сын! Вот моя единственная и неотступная забота. Как обеспечить ему то будущее, о каком я мечтаю? В прежние времена у знати таких забот не было. Я пошёл бы к королю, и одно его слово обеспечило бы ребёнку положение в обществе. Сегодня же король, с трудом управляющий мятежными подданными, не может ничего. Дворянство утратило все права, и к благороднейшим людям относятся, как к последним мужикам».
– А вот, немного ниже:
«Мне радостно представлять себе, каким вырастет наш сын. От матери он унаследует душу, ум, красоту, очарование, всю её прелесть. От отца – гордость, мужество, все признаки высокого рода. Каким будет другой? Я содрогаюсь, думая об этом. Ненависть может порождать лишь чудовищ. Силой и красотой господь наделяет только детей, зачатых среди восторгов любви».