Мне могли бы возразить, что всех, кто
там сидит год надо откармливать и ещё год учить, но это было не
совсем так. Откармливать и учить действительно пришлось. Больше,
конечно, откармливать и реабилитировать, а вот насчёт «учить» все
очень сильно заблуждались. За ноги держать большинство пришлось,
чтобы они голыми руками немцев рвать не принялись. Разница между
сидеть и медленно сдыхать ворочая неподъёмную работу четырнадцать
часов в сутки и вцепиться врагу в глотку огромна. Этого никто из
возражавших нам не учитывал.
Были, конечно же, и сложности, и
истерики, и побеги недовольных, но в основной своей массе люди
рвались воевать. В то же время мы предлагали им не просто сдохнуть
под пулеметами в безнадёжных и бессмысленных атаках, а собирались
их учить и беречь как зеницу ока – слишком дорого обходилось стране
обучение наших подразделений.
К тому же мы предлагали полную
реабилитацию бывших заключённых с восстановлением во всех правах. В
первую очередь гражданских и не после войны, а сразу при
поступлении в наше управление. Поэтому все здравомыслящие остались,
а другие нам были не нужны.
Ко всему прочему нами была придумана
градация отсидки своих сроков немецкими военнопленными. За два года
войны нагребли уже более миллиона военнопленных, и не использовать
столь ценных специалистов было неумно. Так при некоторых заводах
появились отдельные общежития для согласившихся работать немцев.
Качество их работы было намного выше, чем у заморенных голодом и
тяжёлым физическим трудом женщин, подростков, инвалидов и
стариков.
В первых ракетных центрах, кстати,
персонал более чем на треть состоял из квалифицированных немецких
рабочих. Правда, о том, что они работают именно в ракетных центрах,
они до самого конца войны даже не подозревали – уровень секретности
на этих заводах был запредельный.
«Закосить» или налепить брака в таких
бригадах никто и не пытался – за брак наказывали всю бригаду, а
отлынивавшего от работы просто ставили к стенке и прилюдно
расстреливали, заставляя сидевших с тунеядцем немцев закапывать
труп упрямца сразу после расстрела. Подобный приём поднимал
производительность труда у немецких военнопленных на недосягаемую
прежде высоту.
Альтернатива работе на тёплых заводах
была более чем прозрачна – четырнадцать часов на лесоповале в
районах крайнего Севера, под присмотром уголовников с пожизненным
или увеличенным в три, а то и в четыре раза, для особо упёртых
рецидивистов, сроком. Вот как раз для этой категории граждан
Советского Союза жёстко соблюдался принцип – кто не работает, тот
не ест. Поэтому альтернатива у уголовников была тоже прозрачна:
либо в вертухаи, либо в отдельные штрафные роты, либо на виселицу –
патронов на них было жалко.