- Тебя приодеть, откормить, и ты станешь вполне ничего. Ты и так хороша, только тощая очень. Я, знаешь ли, люблю, когда у девицы есть за что подержаться. Может быть, даже расщедрюсь на статус официальной любовницы. Куплю тебе дом на Цветочном бульваре, буду возить в театры, на воды… Эх, жаль, я уже женат, - на этих словах он поморщился, словно вспомнил о чем-то малоприятном.
- Я… мне что-то не хорошо… - пробормотала Ринка, вжимаясь в спинку дивана. – Пожалуйста, отпустите меня…
Но Герхард уже не слышал. Его глаза заволокло пеленой, так же, как до этого у эрла Тамаска.
- Не ерепенься. Давай, поцелуй меня. Хочу узнать, правду ли говорят, что эльфийские поцелуи раздувают огонь в крови?
В один момент он подмял ее под себя. Его лицо оказалось так близко, что Ринка смогла рассмотреть каждую пору. А потом что-то случилось.
Она не могла понять, что. Только помнила, как внутри стало вдруг горячо, а потом как-то пусто. Что ее руки взлетели сами собой, с неожиданной силой толкая Герхарда в грудь. И что чашка, которую она продолжала сжимать, ударила его по губам…
Герхард скатился с дивана. Какое-то время он сидел на полу, обескураженно потряхивая головой. Потом прикоснулся к разбитой губе, глянул на пальцы, перевел взгляд на девушку.
Та смотрела на него с нескрываемым ужасом.
- Зря, - произнес он, стирая кровь и глядя на нее исподлобья. – Ох, зря. Ты даже не представляешь, что я могу с тобой сделать.
На звук сонетки в комнату влетел мажордом:
- Вы меня звали, ваша светлость?
- Да, - бросил Герхард, не спуская с Ринки мстительного взгляда, - вызови констебля. Я хочу сделать заявление.
4. Глава 3
Еще день назад она была воспитанницей монастыря и примерной ученицей. Еще несколько часов назад она была новобрачной. И пусть жених оставлял желать лучшего, но он по крайней мере обещал ей дом и защиту.
А теперь она стала вдовой, обвиняемой в убийстве супруга, и сменила покои эрла на городской каземат.
Прибывший полицейский патруль долго не церемонился. Ей даже слова не дали сказать: скрутили руки за спину, надели наручники и затолкали в черный экипаж без окошек прямо в сорочке.
Свой сюртук Герхард забрал, мстительно процедив, что в тюрьме он ей не понадобится.
На улице царила глубокая ночь. У Ринки от страха и озноба зуб на зуб не попадал. Ее мутило, перед глазами плясали белые точки, и не было сил требовать справедливости или сопротивляться. Да и кто бы стал ее слушать?