Однажды я протанцевал несколько танцев с девушкой, которая все время молчала. В конце концов она сказала мне:
– Мы в осень порошу пушуем все.
Я ничего не понял – видимо, у нее была затруднена речь, – однако решил, что она сказала: «Вы очень хорошо танцуете».
– Спасибо, – ответил я. – Приятно это слышать.
Мы подошли к столику, где сидела ее подруга и молодой человек, с которым она здесь познакомилась, и уселись все вчетвером. Оказалось, что одна из этих девушек слышит очень плохо, а другая и вовсе почти глуха.
Разговаривали девушки, быстро обмениваясь сложными жестами и иногда что-то бормоча. Меня это не пугало, – танцевала моя новая знакомая хорошо и вообще была очень мила.
Мы танцуем с ней еще несколько раз, потом снова садимся за столик, девушки быстро-быстро жестикулируют, жестикулируют и жестикулируют, и наконец моя партнерша говорит мне нечто невразумительное – я понимаю только одно: она хочет, чтобы мы отвезли их в какой-то отель.
Я спрашиваю у молодого человека, согласен ли он на это.
– А для чего мы им там нужны? – спрашивает он.
– Черт, да откуда мне знать! Разговор у нас был не так чтобы очень внятный! – Собственно, какая мне разница? Мне весело, интересно, что будет дальше, – настоящее приключение!
Молодой человек трусит, отказывается. Я беру такси, отвожу девушек в отель, и тут выясняется, что в отеле этом проходит танцевальный вечер, устроенный, представьте себе, обществом глухонемых. То есть все, кто там есть, именно к этому обществу и принадлежат. Оказывается, многие из них способны чувствовать ритм настолько, чтобы танцевать под музыку, а в конце каждого номера аплодировать оркестру.
Это было очень интересно, очень! Я как будто попал в чужую страну, языка которой не знаю: говори не говори, никто тебя не услышит. Все прочие беседовали на языке знаков, а я не мог понять ни слова! Я попросил мою девушку научить меня нескольким таким знакам и запомнил их, как запоминаешь слова иностранного языка, просто забавы ради.
Все они казались счастливыми, всем было легко друг с другом, люди то и дело шутили и улыбались, и общение их выглядело совершенно непринужденным. Действительно, это походило на чужой язык, за исключением одного: обмениваясь знаками, они постоянно вертели головами из стороны в сторону. В конце концов я сообразил почему. Если кто-то из них хотел вставить замечание или просто перебить говорящего, он же не мог просто окликнуть: «Эй, Джек!» Он мог лишь подать знак, которого собеседники не заметили бы, не имей они привычки постоянно оглядываться.