– Да не цепляйтесь вы к словам-то! – возмутилась Гиря.
Максим Эдуардович вздохнул и отвернулся, точно воспитанный человек, вовлекаемый в магазинную ссору. Котик примирительно развел руками и подсел ко мне.
– Теперь, после «Доживем до понедельника», – почти на ухо проговорил Борис Евсеевич, – никто не говорит «ложить», но вы представляете, сколько фильмов о школе нужно снять, чтобы научить педагогов говорить правильно?
– Не представляю! – ответил я.
В этот момент дверь учительской содрогнулась от глухого удара, словно один хоккеист с налету припечатал к борту другого, потом послышался гневный голос Клары Ивановны, и в наступившей тишине раздались извиняющиеся басы резвящихся детишек. И вот на пороге появилась Опрятина. Ее брови после гневной нотации были сдвинуты, и, наверное, поэтому вопрос, который она задала Гире, прозвучал резче, чем следовало:
– Евдокия Матвеевна, почему во время вашего урока Кирибеев сидел в туалете?
– Как же вы его там нашли? – совершенно некстати изумился Борис Евсеевич.
– Нашла! – даже не взглянув на Котика, ответила Клара Ивановна, потом раздраженно спрятала в рукав кончик носового платка и сурово добавила: – Сколько можно повторять: не выгонять, не выгонять!.. В тысяча двести восемьдесят шестой школе ребенка выгнали, а он из окна вывалился! Вы этого хотите?
– У меня «окно» было, – заступился я за Гирю. – Он срывал урок… Я хотел…
– Ну и напрасно! – отмела объяснения Опрятина, вложив в три слова три глубоких смысла:
во-первых, человек я в школе временный;
во-вторых, опыта педагогического у меня нет и не предвидится;
в-третьих, меня вообще никто не спрашивал…
Я даже привстал в кресле, чтобы достойно ответить, но Борис Евсеевич, положив мне на плечо руку, усадил на место.
– А что делать-то, если он на голову садится? – вдруг в лучших рыночных традициях заголосила Гиря. – Смотрит на меня белыми глазами и ржет!..
– Евдокия Матвеевна, на полтона ниже! – поморщилась Опрятина; по мере того как страсти накалялись, она явно успокаивалась.
– Кирибеев действительно ведет себя безобразно! – поддержал Гирю Максим Эдуардович, и его пальцы пробежали по пуговкам жилета, точно по клавишам баяна. – Кирибеев совершенно не считается с учителями.
– Заставьте его считаться с вами, Максим Эдуардович, – посоветовала Клара Ивановна, – в противном случае – вы не педагог.