Два зайца, три сосны - страница 15

Шрифт
Интервал


– Не смей мешать моему счастью! – кричала Юлька. – Я его люблю!

– Какая любовь? Ты ж его совсем не знаешь! Он уедет, и ты никогда больше его не увидишь! И вообще…

– Он хочет на мне жениться! И я согласилась, вот!

Разговор происходил при мне, и я помню как побледнела мама.

– Замуж? Ты что, спятила? Замуж! За иностранца, тем более, за американца. А если он шпион? Если провокатор?

– Мать, опомнись! На дворе другое время!

– Много ты понимаешь! А о нас ты подумала? Что будет с Олеськой? Ее не примут в институт!

– Подумаешь, она ж не парень, в армию не заберут!

– А, ладно, тебе никто не позволит выйти за него.

– Почему это? Сейчас нет запрета на браки с иностранцами, «Варшавская мелодия» не пройдет!

– Ты не понимаешь, сейчас опять закручивают гайки… И, кстати, правильно делают! Влияние Запада…

– Тлетворное, да? – вопила Юлька. – А мне плевать! Это вы все терпели и шли на заклание как бараны, а я не желаю! Я люблю Дика, и мне плевать…

Такие сцены разыгрывались у нас по два раза в день. Конечно, я сочувствовала Юльке! Да, надо сказать, на все эти запреты мы уже не обращали внимания, в нас уже не было того всеподавляющего страха, как в наших родителях, хотя и они уже, судя по многим знакомым, были не так испуганы, но в нашей семье было много репрессированных в сталинские годы, а мамин двоюродный брат Дима сидел за Самиздат. И мама панически всего боялась. Она работала в Институте Мировой Литературы, занималась Горьким и опасалась даже о нем сказать хоть одно живое слово. Запрещенные книги она не то, что не читала, она даже в руки их брать боялась, и категорически запрещала нам. Однажды она нашла у Юльки под матрасом слепую копию романа Оруэлла «1984». Боже мой какой был скандал! Юльки в тот момент не было дома, и мать сожгла рукопись в эмалированном тазу. У нее тряслись руки, на лбу выступил пот и стучали зубы. Я была потрясена, и пыталась отнять у нее стопку тонкой, почти папиросной бумаги с бледно-лиловыми строчками, крича, что она не смеет, это чужое, и тогда она дала мне пощечину. Никогда прежде она не поднимала на меня руку… Когда Юлька узнала об этом аутодафе, у нее была форменная истерика, но вечером, когда мы легли спать, Юлька сказала:

– Знаешь, мне ее даже жалко… Как можно жить с таким страхом… Ужасно! Мне там, конечно, больше ничего читать не дадут.