Вместе с нами отдыхала сводная сестра Даши, и вдвоем они неслабо
так зажигали. Я же, как образец сдержанности и неумения веселиться,
по большей части берегла наши места за баром. И не зря, ведь стоило
отвернуться - и рядом неизменно нарисовывались курицы или бараны,
которые норовили посадить свой зад на стулья. Приходилось прогонять
их, нередко получая в свой адрес проклятия.
Когда я, посасывая коктейль через трубочку, в очередной раз
заметила краем глаза подозрительное шевеление рядом с собой, то уже
по привычке развернулась со словами, полными раздражения:
- Здесь занято!
Да так и осеклась. Потому что на меня смотрели подозрительно
знакомые серые глаза, в глубине которых плескались синие искры. Они
украшали не менее знакомое лицо, на котором удивление смешивалось
со...смущением?
- Маша, - произнесли знакомые губы.
Сглотнув и вспомнив, где я нахожусь, и что хладнокровие и
равнодушие - моё лучшее оружие, я, сглотнув, кивнула:
- Привет, Миша.
Передо мной сидел один из главных призраков моего прошлого -
Михаил Павлов, врач, который в своё время ни много ни мало, но спас
мою тушку от операционного стола.
*****
Два с половиной года назад
Маша никогда так сильно не радовалась тому, что решила
остаться ночевать у своей сестры. Карина буквально уговаривала
двойняшку, потому что та каким-то магическим образом успокаивала
свою племянницу и малышка в присутствии тёти почти не плакала. А
молодой маме очень, просто до дрожи хотелось тишины и покоя.
Поэтому она вцепилась в Марию руками и ногами, обещая ей все блага
мира, если та останется.
Так вот, одной Сергеевой повезло, в то время, как другой -
нет. Потому что столь желанный покой она так и не получила. Среди
ночи она проснулась от криков - не полугодовалой дочери, а своей
сестры. В панике, толком не проснувшись и даже не накинув халат, в
одной футболке, она поспешила в соседнюю комнату, потому что
понимала - Маша без причины орать на весь дом не стала бы.
Вторая Сергеева лежала на разобранном диване, уткнувшись
лицом в подушку, и отчаянно сдерживала рвущиеся наружу крики. Ей
было дико больно - до такой степени, что держать это в себе она не
могла. Болел живот, но далёкая от медицины Маша всё равно понимала,
что это не связано с аппендицитом, болями при критических днях или
съеденной накануне шавермой.