Побочным действием морок-травы, что действовала только на волшебных животных Двувосьмого Царства, был сон в течение трёх суток. Он сопровождался яркими видениями, реализующими самые сильные чаяния того, кто прибег к услугам её чар. После того, как Баба-Яга вынула кота из чана и, как следует, вытерла ему шерсть пушистым полотенцем, тот почувствовал, что устал так, как ещё никогда в жизни.
Галантно поблагодарив старушку за помощь, он раскланялся, с трудом доковылял до дуба и поднялся на любимую развилку. Надо ли говорить, что до самого утра четвёртого дня ему снилась весьма благосклонная к его знакам внимания Она с ласковыми жёлтыми глазищами и роскошным чёрным мехом.
Пробуждение оказалось весьма неприятным. Под дубом стояла целая толпа лесовиков, болотных и кикимор и живо обсуждали последние новости, немилосердно галдя. Больше всего жителей Двувосьмого Царства интересовали блохи и возлюбленная Баюна.
Чёрную пантеру после дезинсекции отослали в столичный зоопарк. Он был расположен так далеко, что бедному котяре туда ни в жизнь не добраться даже с магией Порталов. Уникальное пространство земель за Калиновым мостом, перекинувшимся через легендарную речку Смородинку, позволяло особым способностям местного населения действовать в полную силу, ведь тут был уникальный природный Источник Магии.
С истошным мявом Баюн сверзился вниз, шмякнувшись наземь. Он обхватил лобастую башку мощными лапами и в голос завопил, оплакивая свою несчастную долю и кляня злую судьбу.
Немного оклемавшись, Кот-Баюн с трудом поднялся на разъезжающие лапы и похромал в деревню, надеясь, что там найдёт что-нибудь, чтобы чуть ослабить своё горе. Оно слишком сильно мешало ему состряпать великолепный план по возвращению Багиры. На душе у него скребли кошки, ведь казалось, что жизнь больше не стоит даже баночки португальских шпрот. А ведь он почитал их, как самое любимое лакомство, ещё совсем недавно.
Услышав знакомый голос тётки Авдотьи, что славилась молоком и сметаной, самыми лучшими во всем Двувосьмом Царстве, интриган слегка воспрял духом. «Схожу, пожалюсь. Авось, меня, сиротинушку, напоят, накормят и почешут между ушами на халяву», – сверкнув бесстыжими жёлтыми глазами, он захромал ещё сильнее, на его морде появилось несчастное выражение.