— Куда мы едем? — всё-таки не выдержала я первой. Меня начинало потряхивать. Это же молчание выматывало и пугало.
— Ты послала меня к чёрту, помнишь? — выговорил он, вальяжно устроившись на сиденье. — Я подумал над твоими словами.
— И что надумал? — старалась отвечать небрежно, только его слова и взгляд не предвещали ничего хорошего.
— Что неплохо будет у него погостить, — коробочку он так и держал в руках. Пальцы его лежали на бархате, и в этом было что-то вызывающее. Медленно он поглаживал ее, а у меня было чувство, что касается он не футляра — меня. — Только не мне, а тебе.
Я резко подняла взгляд от его руки к лицу. Губы его были чуть заметно искривлены в усмешке, пронизывающий взгляд так и приковал меня к месту.
— Хватит играть со мной! — спокойствие кончилось, вышло истерично и громко.
На него это не подействовало. Было чувство, что ему даже доставляет удовольствие выводить меня из себя. Я мотнула головой.
— Я не стану твоей безделушкой, Яков!! Как бы ты ни пытался добиться этого, у тебя не получится! Я докажу, что у меня нет твоих денег! Я…
— Ну что ты, — он одним движением ухватил меня за кофту и подтянул к себе. Взял за подбородок и спросил тем самым бархатным голосом, от которого у меня всегда бежали мурашки: — Что ты? Ты никому ничего не докажешь. А знаешь почему? — я сглотнула, когда он, убрав пальцы с подбородка, погладил меня по щеке. — Потому что тебя никто не станет слушать.
Поглаживая, он смотрел мне в лицо, и внутри всё сковывалось от понимания, что это действительно может быть так. Я приоткрыла губы, чтобы ответить ему, но слова вдруг исчезли. Сильнее сжав кофту, Яков коснулся меня сквозь неё. Я вздрогнула. Разжал кулак и провёл по краю, немного проникая пальцами, дотрагиваясь до голой полоски кожи над резинкой штанов.
— Это ты так считаешь, — слова прозвучали жалко.
— Ты считаешь так же, только не готова в этом мне признаться, — одернул кофту. — Хотя себе уже призналась.
В последний раз он коснулся моей щеки, скулы. Убрал волосы за ухо и обвёл ушную раковину, за ней гвоздик серёжки в ухе.
— Тебе нравятся эти серёжки, — не вопрос — утверждение.
Серёжки… Их вдел мне в уши он сам. Перед тем ужином, теми переговорами, после которых вся моя жизнь полетела к дьяволу. Потому что тогда я впервые поддалась ему, и это стало точкой невозврата.