Маша опустилась на полку для обуви. Действительно – никакого оправдания. В семье одноклассницы и лучшей подруги Анны Маша была как родная. А тут – закружилась совсем, не собралась.
– Я как раз собиралась завтра приехать, – соврала Маша.
Анка что-то ворчала в трубку, но слышно ее было плохо – доносилось лепетание детей, которое разнообразилось выкриками бабушки – Анкиной матери.
– Почему у тебя дети так долго не спят? – спросила Маша.
– Почему-почему? Если у тебя, не дай Бог, будут когда-нибудь двойняшки, ты не станешь задавать таких глупых вопросов! – проорала в ответ подруга.
– Я завтра к вам приеду, ладно?
– Прямо с утра, пока все на работе, ага?
Договорились. Конечно, Анке хотелось поболтать. Но и Маша вдруг тоже поняла, что Анка как раз тот человек, который ей сейчас необходим. Иногда Анка может дать дельный совет. Дело в том, что она психолог по профессии. И все новые тесты проверяет на своей семье. Правда, до сих пор все было наоборот – Маша была психологом для Анки и частенько часами ковырялась в ее проблемах. Проблем было полно, а в последнее время, когда Анка родила детей и они вчетвером переехали к ее родителям, чтобы сдать трехкомнатную квартиру и на эти деньги как-то жить, проблем прибавилось.
Едва положила трубку, аппарат вновь робко звякнул, и Маша застыла как сфинкс, боясь дотронуться до трубки. Он настойчиво задребезжал вновь.
– Маша? – Голос Бориса был ровен и строг.
– Да, – так же строго отозвалась она.
– Я прилетаю сегодня ночью…
– Сегодня?
– Да. А завтра мы встретимся. Хорошо?
– Конечно! Ты приедешь ко мне или…
– Или. Я весь день буду занят, а после работы сходим с тобой куда-нибудь, если хочешь. Нам нужно кое-что обсудить.
– Да, конечно. Я могу зайти за тобой в офис.
– О’кей! Тогда в пять? Я тебя целую…
– В пять, – повторила Маша и добавила: – Я тебя тоже.
Утром Маша зашла на рынок, купила связку бананов и отправилась к Анке в Черемушки. Всю дорогу в метро выстраивала в уме предполагаемый разговор с Борисом. Судя по его тону и недельному молчанию, он пришел к какому-то решению. Иначе он позвонил бы раньше. И не говорил бы так сдержанно. И Машей бы не назвал. Для него она была Маня, он почему-то любил называть ее так. Тут могло быть одно из двух: или он за неделю остыл, все взвесил и пересмотрел свое отношение к Машиной проблеме, или думает, что пересмотрела она.