В-третьих, так не бывает, чтобы пациент пришел в себя сразу
целым и здоровым. Технически, меня могли все это время держать в
медикаментозной коме, но за такое длительное время, что
понадобилось бы, чтобы после всех полученных травм привести меня в
норму, у меня во-первых образовались бы пролежни, а, во-вторых,
атрофировалась бы напрочь как минимум половина мышц организма.
Однако ни того, ни другого нет – я бодр и полон сил, могу
шевелиться и у меня ничего не болит. Не говоря уже о том, что после
столь длительной медикаментозной комы у меня наверняка что-то
съехало бы в голове.
В-четвертых, на мне нет ни одного следа от операций. Тщательное
пальпирование всего тела не выявило ни единого шрама, ни единого
шва, а это совершенно точно невозможно. У меня был как минимум один
открытый перелом и как минимум два глубоких колотых ножевых
ранения. Даже если предположить, что все остальное лечили
филиппинские хилеры, то как минимум эти три травмы однозначно
оставили бы после себя огромные уродливые шрамы. Но не было даже
их.
И самое главное – если бы дело дошло до больницы и операций,
меня бы совершенно точно переодели. А ведь на мне все та же одежда,
в которой я был во время драки. Видеть ее я, конечно. В этой
темноте, не мог, но хватило и простого ощупывания, чтобы понять –
так заморочиться с раздиранием вещей на ленточки и вымазыванием их
в густой липкой субстанции никто бы не то что не стал, а просто не
смог бы за неимением итоговой от этого выгоды.
Единственное, что можно было кое-как притянуть к версии о
долгосрочном лечении – скованность дыхания, но и это можно было
объяснить более простыми способами – я просто в подвале. Я в
каком-то подвале с каменным полом и отсутствием, что логично, окон.
Это объясняло сразу многое из того, что удивляло.
Но не объясняло самого главного – почему я жив? И не просто жив,
а полностью здоров?
Я осторожно поднялся, ожидая, что в любую секунду от недостатка
кислорода у меня в глазах потемнеет – так оно и случилось. Но я был
готов, поэтому тут же замер и подождал, пока ситуация
нормализуется. Стоять во весь рост было неудобно – без какой-либо
визуальной информации от глаз вестибулярный аппарат паниковал и
сходил с ума. Пришлось раскинуть руки, чтобы стоять, не
качаясь.
Первые шаги дались тяжело – после каждого приходилось ждать,
когда в голове перестанет шуметь, и вернется чувство равновесия.
Через пять-шесть шагов я приноровился и даже рискнул вытянуть одну
руку перед собой – в этой темноте немудрено во что-то врезаться. Не
удивлюсь, если именно для этого здесь так темно.