Ира осторожно обошла их и села на край бревна с
другой стороны. По-хорошему, ее сюда никто не звал, но в котелке
грелась вода, а рядом сидел Хельги и крутил в руках коробку с
чайной заваркой.
– Это на чай вода? – шепотом спросила у него
Ира.
– Сейчас будет, – так же тихо ответил он ей. –
Принесло же на ночь глядя.
Хельги вастакам был не рад. Если судить по лицам, им
вообще никто из сидящих у огня рад им не был. Маглор смотрел хмуро,
Куруфин – зло, лицо Маэдроса казалось каменным. Ирка вспомнила, что
ей рассказали по дороге, и попыталась найти взглядом Айфе, но ее не
было. Наверное, к счастью.
– Мы не хотим войны, – сказал вастак в самом
ярком халате.
– Это единственная причина, по которой вас
пустили вкрепость, – негромко отозвался
Маэдрос.
– Старики помнят, как наши народы жили в дружбе,
и мы многому учились у вас, – проговорила
женщина.
– А мы помним, чем это закончилось, – хмыкнул
Куруфин.
– Почему бы нам не забыть о старых распрях? –
главный вастак подался вперед. – Почему бы не начать заново.
Породнить наши народы…
– Породнить? – в голосе Маэдроса звучала
неприкрытая насмешка.
– Мой старший сын ищет себе жену, – вастак
приобнял за плечи сидящего рядом с ним парня. – Ваша женщина стала
бы достойной парой сыну вождя.Она
породнила бы наши народы и стала залогом мира. Мы не воюем с теми,
с кем породнились. Эта женщина подойдет.
К полному иркиному офигению, кивал вастак на
нее. Да и не было тут никаких других женщин по игре. Она ошарашено
моргнула. Нет, она хотела себе игровую свадьбу, но не такую же.
Непонятно, с кем, непонятно, зачем, непонятно, что делать потом.
Они что, утащат ее в свой лагерь? И Влада нет, как
назло.
На колено Ире успокаивающе легла рука Хельги. Он
даже начал подниматься с бревна, но его
определили.
Карантир вышел в круг у огня, встал перед
костром, скрестил руки на груди.
– Ты знаешь, кто я? – спросил он
негромко.
– Ты лорд, – сказал ему
вастак.
– Верно, – задеревеневшее лицо прорезала кривая
усмешка. – Мое имя Карантир. И это мне давал клятву верности твой
предок, предатель Ульфанг. И это я зарубил его. И я не знаю, почему
в моем доме ты сидишь на месте гостя, и почему ты говоришь то, что
говоришь, и еще жив. Мы не торгуем своими женщинами. Мы помним
предательства.
С каждым словом голос Карантира становился
громче, под конец он почти кричал.