– Вообще-то я надолго, – сказал он обещающе.
– И прекрасно, – пробормотал Бокслейтнер.
– Так у вас и вправду все хорошо?
– Я не говорил: «хорошо», – поправил его Бокслейтнер. – Я говорил, что мы со всем справляемся сами.
Кратов поглядел на Мавку. Та сочувственно улыбнулась.
– Но вы обещаете обратиться ко мне, если понадобится помощь?
– Обещаю, – вяло проговорил Бокслейтнер. – Почему бы и нет?
– Так я ухожу?
– Если спешите – то всего доброго.
– А если не спешу? – саркастически спросил Кратов.
– Тогда я вызову моего пресс-секретаря Мари-Луизу. И она будет вас развлекать болтовней… угощать коктейлями… – лицо заместителя директора страшно исказилось, и он с огромным усилием подавил зевок. – Купать в бассейне…
Кратов помолчал.
– Пожалуй, я спешу, – проронил он наконец.
– Угу, – сказал Бокслейтнер, не поднимая глаз.
14.
– Я слушаю вас, Григорий Матвеевич, – сказал Кратов, неслышно возникая в дверях.
Энграф лежал в кресле, закутавшись во все тот же грандиозный свой халатище. Он был сердит и нахохлен.
– Где Руточка? – спросил он сварливо.
– Я отправил ее на Землю, – с готовностью сообщил Кратов. – Надолго.
– Вы с ума… – начал было взводить себя Энграф, но натолкнулся на полный ледяной безмятежности взгляд Кратова и осекся. Помолчав, он буркнул: – Вы могли бы приличия ради иногда согласовывать свои решения со мной. Как-никак, я руковожу представительством.
– Согласовывать? – кротко переспросил Кратов. – Зачем?
– То есть как? – опешил Энграф. – Вы самовольно лишаете наш коллектив одного из его членов, обрекая на упадок все наше достаточно хрупкое экологическое благополучие. И потом – хотелось бы предварительно поговорить с человеком, отбывающим на Землю. Вы же знаете, как все мы ценим и любим нашу Руточку…
– Ложь, – спокойно возразил Кратов.
Энграф с возмущением передернул плечами.
– Я не потерплю такого тона, – произнес он резким голосом.
– А она терпела, – сказал Кратов. – Сносила от вас любой тон, любые капризы, и со временем вы перестали замечать в ней не то что женщину, а и человека. Вы и ваши коллеги воспринимали ее как досадное обстоятельство. С которым приходится мириться и надлежит бороться в меру сил – где иронией, а где грубостью. Как побочный эффект бесподобных условий для работы. Разве можно, Григорий Матвеевич, называть красивую женщину исчадьем ада?