Я кивнул,
прекрасно понимая, о чем он говорит.
Данные с камер наблюдения обычно хранились около месяца, не больше. Да и
вообще, по свежим следам идти всегда проще.
Я посмотрел на
бумажку.
— Дим?
Я покачал
головой.
—Нет. Раф.
Валеев промолчал
— но я и без слов услышал его удивление. Вскинув злой взгляд, я объяснил.
— Представляешь,
каким чудовищем я ей казался, если она решилась на такое… — я кивнул на бумажку. — Это не она сделала
аборт. Это я подтолкнул её к нему.
Оказался недостоин стать отцом.
Эта мысль била
меня наотмашь, каждый раз нокаутируя
одной короткой фразой — я был недостоин ребенка.
Не какого-то любого… а того, нашего с Яной.
Того, которого бы я любил. И того, чья
жизнь оказалась прервана из-за меня.
Осознав эту
простую истину, я стал еще злее. Выгнал
всех сук, которые загнездились в моем доме, провернул несколько значимых
сделок.
Нет, пить я не перестал
— это помогало мне временно забыться. А ещё меня спасал ринг, благодаря
которому я до сих пор чувствовал, что живой. Боль — прекрасное чувство, хотя и
оно лживо.
Потому что это,
конечно, была неправда. Я давно умер.
Вместе с тем
ребенком, в котором мне отказала моя жена.
Медицинская карта
на убийство.
Яна
— Ярина, — рявкнула старшая кассир, заглядывая в
подсобку. — Соболь, ты где?
Заметив меня,
скукожившуюся на стуле, он шумно выдохнула,
но промолчала. Мне опять не здоровилось. Болело всё тело, мутило — накатывала то
тошнота, то слабость, а ещё постоянно хотелось есть и спать. И тепла. Я отчаянно мёрзла — может из-за собачьего холода, бьющего по ногам из
открытой двери, а возможно, из-за низкого уровня железа в крови.
Хотя, скорее
всего, и то и другое вместе.
—Ярина, —
протянула начальница, явно стараясь сдержать своё раздражение на меня. — Ты
работать можешь?
Я не могла.
Меня мутило. Я
замерзла. И в туалет опять хотелось.
Но уйти с
середины смены — значит, потерять деньги.
А этого я допустить никак не могла.
—Я иду, — кивнула
я Ольге Николаевне. — Сейчас, минуту.
Старшая кассир
молча подождала, пока я поднимусь и проковыляю в зал — мы обе понимали, что она
мне делает большое одолжение.
Когда я под
покровом ночи сбегала из родного города, я мечтала о свободе — о счастливой
жизни без человека, который меня убил. Мне казалось, я смогу без него.