От мощной зверюги уцелела лишь грудина и череп, вся задняя
половина была погребена под камнями.
Клыки саблезуба вызывали трепет – сантиметров тридцать в
длину!
- Или тут одни медведи жили, или наши пращуры медвежатинку
лопали, а потом к ним эта кошка заявилась, да не вовремя…
- Тут такие скелетики встречаются, - сказал Жуков, приседая на
корточки. – Медведей, львов, верблюдов… Всякой живности. Сюда бы
ученых запустить, в эти катакомбы, так ведь потеряются…
А Филипп, хоть ему все это было очень интересно и познавательно,
никак не мог отделаться от неприятного, томительного ощущения,
будто он что-то важное упустил, важное и бросающееся в глаза. Да
вот же оно!
- Провод! – выдохнул комфлота.
- Что? – не понял Софронов.
- Провод, говорю! Видите? Это не рация вовсе, а полевой
телефон!
Не выдерживая возбуждения, Филипп бросился обратно, высматривая
тонкий черный провод. В галерее он был кое-где присыпан песком или
пылью, но раз за разом показывался, выглядывал наружу.
Сначала эта «нить Ариадны» увела вниз, спускаясь ярусом ниже, но
снова вернулась, и дотянулась до узкого хода.
Режущим зрение лезвием сверкнул свет. Свет?
Дело же шло к вечеру!
Вскоре тусклые фонари уперлись лучами в крепкий щит, сколоченный
из досок. Судя по корешкам, с обратной стороны он был прикрыт
дерном – для маскировки. Поднатужившись, краснофлотцы отвалили
«люк» в сторону, и зажмурились.
Стоял ясный день, голубело небо, не слишком далеко виднелись
дома под раскидистыми деревьями – одесские окраины.
- Знаете, сколько мы времени провели под землей? – похмыкал
Жуков. – Ровно восемнадцать часов!
- Ну, не хрена ж себе!
А Октябрьский опустился на плоский теплый камень, грелся,
жмурился и дышал восхитительно свежим воздухом, напоенным тысячью
запахов – моря, соли, зелени, земли.
А сколько сразу звуков! Птичий щебет, шелест травы, далекий
свисток паровоза… Проявившийся гул самолетных двигателей живо
вернул комфлота к реальности.
Энергично поднявшись, он сказал:
- Возвращаемся в город, Георгий Павлович. А то загулялись
мы.
Софронов хотел было отдать честь, но вовремя вспомнил, что
фуражка утеряна, и опустил руку.
- Слушаюсь, товарищ командующий.
Из воспоминаний особиста Л.Иванова:
«В Одессу я прибыл 14 июля. Город выглядел абсолютно мирным:
работали магазины, кафе, кинотеатры, на улицах продавали мороженое
и воду. И только первая бомбежка города, случившаяся вскоре после
нашего прибытия, резко изменила город. Вскоре немецким летчикам
удалось разбомбить в городе несколько важных зданий и объектов.
Было повреждено здание обкома партии, некоторые портовые
сооружения, выведен из строя водопровод.