После нескольких тщетных попыток зацепить противника хоть кончиком оружия, князь осерчало скрипнул зубами – задача была сложной, ведь малец – гибок и проворен. А ту и зевак собралось столько, что уже стыдно за собственное бессилие становилось. Да и смеха страшился... Не подобало князю посмешищем пред людом честным быть.
Потому нападал всё опасней и коварней, но Тверд юрко уходил от меча, ловко избегал ножа – был везде и нигде, закручивая князя, запутывая и не позволяя дотянуться до себя.
А толпа шепталась всё пущей. Смешки разлетались...
— Как змий проворен! — шикнул князь, зло содрав с себя плащ и отбросив прочь. Уже не раз ему ткань мешала. Не думал, что так сложно будет с младшим умениями мериться. Но признавать талант сына не спешил, ведь тогда и телохранителю своему, и воеводе, Степаку, пришлось бы хвалебную петь.
Но и это не помогло – не облегчило задачи.
Небольшой деревянный меч и острый нож всё так же быстро и проворно мелькали перед глазами князя, приводя его в бешенство. Вроде и муха жужжит, а никак не поймаешь!!!
Уж зеваки не стеснялись похохатывать. Пальцем тыкать...
— Хватит! — князь махом прервал поединок, с раздражением разглядывая сына, который даже не запыхался. – Молодец! Выбрал верную тактику, но так врага не убить. Измотаешь и его, и себя! – жадно хватанул воздуха полной грудью. Тверд ухмыльнулся, но промолчал, а воевода виновато откашлялся:
— Не серчай, княже, но ты мёртв ровно с тех пор, как плащ свой скинул!
Что? Вот так... обухом по голове.
Теперь князь Минской остро видел насмешливые взгляды толпы, даже слегка сочувствующие. Задумчиво-пронзительный Богдана... А когда Степак как бы невзначай указал на спину князя, Радомир потянул рубашку на себя и едва сдержал крепкое словцо — она была рассечена на две части... И на ткани чётко алело свежее пятно. Когда княжич успел рубаху черкануть, да кровь отцу пустить?
— Хвалю! — Радомир отбросил рубаху в сторону, — Сдаётся мне, ты растишь лучшего война, которого бы знала земля наша.
— Стараюсь, княже, — благодарно кивнул Богдан, не глядя на Тверда, но явно гордостью преисполненный.
— Хотелось бы верить, что меч его... мне в спину не воткнётся, — задумчиво добавил князь. – Или для того и готовишь? – с подозрением и колючим укором. – Вознамерились от меня избавиться, зная, что к вам обоим сердцем киплю? – несколько секунд гробового молчания, и в повисшей тишине широким шагом князь покинул ристалище.