Балаганский, да и весь курс, знал эту историю наизусть, но сейчас ему было не до чужих приключений и переживаний. Он представил плачущую Женьку с орущим на руках ребенком. «А вдруг сдуру аборт сделает? Говорят, потом может совсем детей не быть…» Теперь Женька предстала в образе одинокой, никому не нужной тетки, укачивающей плюшевого мишку и, опять-таки, льющей горькие слезы… «Или жениться? Какая разница – годом раньше, годом позже… А может, пронесёт ещё?!»
– Ладно, Серега, хватит твоих историй. – Георгий встал. – Что у нас на первой паре? «Баллистика»?
– Да, – погрустнел Веселов. – Я как не подготовлюсь, меня Сухой обязательно вызовет… – И внезапно оживился: – Слушай, Жорик, выручай – подними руку да выступи подольше, потяни время, может, я и проскочу… А я на «противоракетке» тебя прикрою…
– Ладно, «прикрывальщик»…
Они уже заходили в класс материальной части, когда навстречу выскочил высокий, худой и вечно согнутый, как удочка, – то ли из-за роста, то ли из-за непосильного груза ответственности, старший сержант Иващук. И сейчас он был, как всегда, озабочен:
– Веселов, ты замсекретчика, иди, получай спецтетради!
– А Фролов где? – недовольно спросил Сергей.
– Заболел, освобождение у него! А ты, Балаганский, зайди к Бобрыкину…
Вот те на! Зачем он понадобился заместителю начальника по воспитательной работе?
– А что случилось?! – вскинулся Георгий и посмотрел на часы.
До начала занятий оставалось двадцать пять минут.
– Мне начальники не докладывают, – отмахнулся командир группы. – Может, насчет КВН или еще что-то…
– Может, насчет того дела? – засопел сзади Дыгай, явно имея в виду драку с моряками.
– Вспомнил! Когда это было!
В принципе, Георгий был активистом и в вызове к главному воспитателю ничего необычного не видел. Но какая-то нотка тревоги в душе все же появилась. Может, это из-за Женьки? Вдруг она родителям все рассказала, а те накатали «телегу» в политотдел?! Это такой гарпун, с которого точно не соскочишь! Да нет, не может быть, они бы вначале просто по душам поговорили!
Переступив порог кабинета, Георгий оторопел: кроме подполковника Бобрыкина за приставным столом сидел неприметный худощавый капитан с острым лисьим лицом и цепким взглядом. Ко второму курсу практически все курсанты уже знали его под выразительным прозвищем «молчи-молчи» – это был оперативник особого отдела капитан Ивлев.