Так же, как ее брат Аполлон, Артемида могла наслать на людей чуму и быструю смерть, а также вылечить их [20, I. и сл.]. Предание об Артемиде и Аполлоне повествует: когда их мать Лето готовясь произвести их на свет, она обнимала пальмовое и оливковое дерево или два лавра, чтобы помощь себе в предродовых схватках и без боли разрешиться двумя прекрасными близнецами. Поэтому богини судьбы сделали Артемиду заступницей и покровительницей всех рожениц, младенцев и животных, сосущих молоко [20, I. и сл. 72, c. 141]. Именно к ней обращались с молитвами роженицы. В священной роще в Неми Артемиде поклонялись как богине деторождения, дарующей потомство мужчинам и женщинам. В Эфесской статуе древнегреческий скульптор запечатлел богиню Артемиду в образе обильной даровитости, с многочисленными грудями и другими символами плодовитости.

Древнегреческий историк Плутарх отождествлял Артемиду с одной из нимф дуба Эгерией [72, c. 13, 17]. Из корней под этим дубом струился источник. Воды этого источника имели способность облегчать зачатие и сами роды. Найденные в этих местах разные приношения были сделаны по обету, имели прямое отношение к деторождению и посвящались нимфе Эгерии или богине Артемиде, что в этом случае являлось одним и тем же. Поскольку по греческому, а позже, и по римскому поверью, нимфа Эгерия управляла всеми дубовыми рощами, Артемида (Диана) являлась богиней всех лесов, рощ и была тесно связана с дубовыми рощами. Сама же Артемида оставалась девственницей и безжалостно карала тех, кто насильно хотел ею овладеть, превращая их в зверей. Однако девственность не была единственной отличительной чертой Артемиды. В разных городах Древней Греции ее почитали во многих ипостасях. В городе Эфесе богине Артемиде поклонялись как нимфе, оргиастической Афродите с мужским консортом, с символами финиковой пальмы, оленя и пчел. Ритуальное купание, во время которого за Артемидой подглядывал Актеон, рогатые лани, впряженные в ее колесницу [23, IX.2.3] скорее определяют ее как нимфу, чем как девственницу. Миф об Артемиде и Актеоне повествует о существующем институте царя-жреца доэллинского периода: когда царь-жрец персонифицируется с оленем, которого разрывали на куски после пятидесятимесячного правления, что составляло как раз половину Великого года. Оставшуюся часть года правил его соправитель или танист [46, c. 60].