— Пока молчат.
— Ты знаешь, Славка, после Витькиного вчерашнего рассказа у меня тоже кое-какие мыслишки появились, но давай поговорим попозже, при встрече. А мне еще Олега напутствовать. Пока.
Друзья вчера позвонили Александру из «Узбекистана» и сообщили, что были бы не против угостить его хорошим хасыпом, то есть узбекским аналогом грузинских купат, это можно было не объяснять Турецкому, считавшему этот ресторан на Неглинке своим тайным прибежищем от житейских невзгод. Впрочем, Грязнов тоже так считал.
Так вот, уже порядком захмелевший начальник Питерского угро авторучкой нарисовал на ресторанной салфетке — для большей наглядности — место действия на невской набережной, восстановленное с помощью показаний немногочисленных свидетелей. Турецкий эту салфетку — большую, крахмальную — унес с собой из ресторана. А потом, разглядывая ее, и в самом деле пришел к некоторым выводам. Со Славкой их обсуждать не было ни малейшей нужды. А вот Олегу, если он будет слушать внимательно, его соображения могут действительно помочь. Но, помимо всего прочего, Александр Борисович имел и некоторые корпоративные соображения. И Олег, по этим его соображениям, никак не должен был уронить в Питере честь Генеральной прокуратуры.
Поэтому когда Олег Борисович, оформив командировочные документы, зашел в кабинет Турецкого, надеясь на скоростях получить какие-то особо ценные указания, а затем успеть съездить в Мосгорпрокуратуру, после чего заскочить домой, собраться, ибо неизвестно, сколько времени займет неожиданная командировка, он даже несколько растерялся от предложения Александра Борисовича сесть, чтобы подробно и не заботясь о времени обсудить некоторые детали предстоящего дела.
Вступление было более чем:
— К Томилину тебе, Олежка, ехать, пожалуй, незачем. Я заскочу при случае и, если увижу что стоящее, отзвоню тебе в Питер. Поезд твой уходит в полночь. Значит, успеешь переодеться, поужинать — и в дорогу. Машинку служебную я тебе закажу. Все. А теперь давай о деле.
Турецкий вытащил из ящика письменного стола скомканную ресторанную салфетку, разостлал ее, разгладил. На ней синими, кое-где расплывшимися чернилами был изображен непонятный чертеж. Прямые линии, круги, жирные точки, квадраты…
— План местности, — сказал Турецкий удивленному Левину, — изображенный собственноручно начальником питерской уголовки Виктором Петровичем Гоголевым. Для вас с ним это будет своеобразным паролем, понял? Предъявишь при встрече салфетку, и он поймет, с кем имеет дело. Ну в смысле наш человек. Это тем более важно, что ты явишься к ним в качестве варяга. Тут наши деятели решили, что подобные дела больше питерцам поручать нельзя: мол, не тянут они. Представляешь, какая обида? А тут, пардон, еще ты. Усек? Вот поэтому Витя и станет твоей правой рукой. Если ты, Олег, все сделаешь правильно…