Но тут же сверкнула мысль: надо ехать домой.
Смешно, а что такое дом? И вообще, есть ли у него дом? Ну то место, где тебя ждут? Или та берлога, куда ты забираешься, когда тебе больно? Да было вроде. Пока Ирке не обрыдли окончательно его похождения и она не переехала несколько дней назад в квартиру своей подруги, которая охотно сдала ей ее в связи с отъездом в Штаты. Пока на год, а там видно будет. А Ирка захватила дочь и тут же слиняла, аргументировав тем, что и ей спокойней, и Нинке ближе к школе, и вообще. В это «вообще» каким-то образом вместилась вся их совместная жизнь. «Давай отдохнем друг от друга», – сказала Ирина Генриховна. Ну да, вот так просто, никаких сцен, это уже давно пройденный этап. А теперь не надо ничего придумывать, врать про задержки на службе, про какие-то там командировки в область и так далее. И все бы неплохо, но… тоскливо временами отчего-то.
Он перелез-таки через восхитительное тело Марии. Мары – она обожала, когда ее так называли. Посмотрел на то, что оставлял недоделанным, и подумал, что, наверное, это и правильно – всегда лучше оставлять после себя нечто, что надо будет обязательно доделать потом. Долюбить, черт возьми. Дотрахать, в конце концов. Чтоб пустыми вопросами не мучилась. Нет, но как смотрит! Не верит, поди, что он сейчас оденется и уйдет. Сколько, оказывается, у одинокого мужчины обязанностей, о которых он и не подозревает, проживая в семье! Руководствуясь желаниями жены. Это же чудо, когда за тебя решают проблемы. А потом чудо кончается, уступая место другому какому-нибудь чуду. Или – полной свободе. Ну да, можно подумать, что тебе сильно мешала семья! Сука ты, Турецкий.
Явился, взял свое, натянул носки… а где они, кстати? Турецкий свесился с тахты и стал осматриваться в поисках собственных носков. Кажется, зашвырнул их под тахту. Он нагнулся ниже, задрал плед, свисавший до полу, и в этот момент заверещал его «мобила», брошенный на тумбочке, с другой стороны.
– Это тебя? – глупо спросила Мара.
– Ну не тебя же! – Действительно, а кому еще стали бы звонить в пять вечера по телефону, номер которого был известен весьма узкому кругу лиц. Турецкий им пользовался, как он говорил, уходя «в эмиграцию». Когда хотел максимально стать невидимым и неслышимым.
Подниматься и обходить здоровенную тахту кругом было лень, и Турецкий потянулся к трубке, с непонятным мстительным чувством придавив девушку Мару так, что она кокетливо взвизгнула. Вот так, лежа поперек ее тела, Турецкий достал трубку, включил и поднес к уху.