– Что, Чащин? Жратва сбежала? – подколол его Серёга Королёв, издевательски ухмыляясь, а затем театрально, с притворным сочувствием, вздохнул. – Вот незадача... Так ты давай, обнюхай всех нас по очереди – от кого пахнет колбасой, а не столовской капустой – тот и спёр!
– Очень мне надо тебя нюхать, – отозвался Максим, изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрожал от обиды, как у сопливого малыша. – Задохнуться боюсь.
– Чё ты сказал?! – возмутился Серёга – больше для порядка, чем в реальном стремлении устроить скандал. Просто не хотел ронять авторитет в глазах одноклассников. – А ну, повтори!
– Ой, да заткнись ты, Королёв, – внезапно вмешалась Лера с явной досадой, даже раздражением. – Так суетишься, как будто сам и есть – вор. Ну-ка, признавайся, ты стырил у Чащина бутерброды?
– Мне что, больше всех надо? – сразу теряя запал, отозвался одноклассник. – Сдались мне его благородные бутербродики, от них, небось, потом неделю с унитаза не слезешь – это не для наших простых желудков.
Лера порылась у себя в портфеле и достала припрятанную после столовой сдобную булочку, обсыпанную сахарной пудрой.
– Чащин! – окликнула она Максима, протягивая булочку ему. – Бери, ешь. Нельзя весь день голодным ходить, ты у нас мальчик музыкальный, нежненький... ещё в обморок грохнешься, не дай бог. Как мы все это переживём?
Если бы Лера просто предложила ему эту проклятую булочку, он немедленно забыл бы прошлые разногласия и принял угощение с благодарностью. Но уничижительное окончание фразы и насмешливые искорки в странных глазах одноклассницы моментально погасили вспыхнувшее было у Максима чувство горячей признательности за участие, а раздававшиеся вокруг сдержанные хиханьки да хаханьки ещё больше разозлили мальчишку.
– Иди ты со своей булкой... знаешь, куда? – грубо отозвался он. – У тебя и руки, небось, немытые. Я не знаю, за что ты ими сегодня хваталась. Может, помогала своей матери туалеты драить... – добавил он, непрозрачно намекая на профессию Лериной родительницы.
Девчонка вспыхнула заревом, а глаза её из тёмно-голубых вдруг резко сделались ярко-зелёными от злости – как Максим ни сердился на неё, а всё же благоговейно замер, будто загипнотизированный подобным эффектом.
Несколько секунд она пристально, с ненавистью, раздувая ноздри, вглядывалась в его лицо... ему даже показалось на миг, что она собирается его ударить. Однако Лера просто шумно выдохнула, а затем – как бы нехотя – процедила сквозь сжатые зубы: