Бег по взлетной полосе - страница 7

Тихая музыка, запах кофе, ванили и жареного сладкого перца, приглушенный свет, падающий на столики через разноцветные витражи под крышей — тут ничего не изменилось с тех пор, как мы приходили сюда с папой.Я замираю в дверях.— Только не говори, что передумала! — разочарованно тянет Кит и легонько пихает меня в бок.— Не передумала! — заверяю, шагаю к стойке и, прищурившись, изучаю стандартное для подобных кафешек меню.Папа заказывал здесь ту самую ужасную пиццу с курицей и ананасами — «Гавайскую» — и повторял с улыбкой, что нужно расширять горизонты, даже будучи прикованным к земле. Потому что в мире еще столько всего непознанного и мы не знаем, в какой из дней все может внезапно закончиться... Я же, брезгливо морщась, выбирала для себя что-то более традиционное. Мы нагружали едой поднос, занимали столик в самом дальнем углу, за разлапистым искусственным цветком, и делились новостями прошедшей недели.Папа тогда уже болел, но ни одна живая душа не знала о недуге.Это потом я научилась ее есть.Жевала, часами сидя напротив папиного стула, опустевшего навсегда, и не чувствовала вкуса.А спустя время поняла, что мне нравится необычное сочетание ингредиентов.Подумать только, прошло целых два года с того вечера, когда бледный похудевший папа улыбался мне здесь в последний раз.Я отступаю назад и налетаю спиной на чью-то твердую грудь.Поднимаю глаза, вижу Кита и тушуюсь.— Что ты будешь? — Деловито тычу пальцем в изображения блюд на стенде, Кит сбрасывает капюшон и крепко задумывается — переваливаясь с носка на пятку, минут десять перебирает в уме варианты. Позади собралась небольшая очередь, девушка у кассы с раздражением поглядывает на нас.— Нам, пожалуйста... — заслышав недовольный ропот, просыпается Кит, — вон ту пиццу для извращенцев. «Гавайскую». Четыре куска. И две колы.Ловлю странное дежавю, моргаю и с удовлетворением наблюдаю, как меняются зеленые цифры на табло кассы — грязные денежки Игоря, с самого утра прожигающие толстовку, будут потрачены на благое дело.Расстегиваю молнию и нащупываю хрустящие бумажки, однако Кит элегантно оттесняет меня от стойки и расплачивается сам.— Послушай! Мы так не договаривались! — пробую спорить, но Кит сражает меня неожиданно серьезным усталым взглядом и молча отходит к столику в самом дальнем углу.***Моя порция стремительно тает, в плоской фарфоровой тарелке остаются лишь крошки и румяные корочки. Запиваю пиццу холодной колой и, не таясь, завороженно наблюдаю, как пальцы Кита отделяют от теста с начинкой края и складывают их на развернутую салфетку.Он тоже не любит корочки. Я улыбаюсь.А еще мне кажется, что пальцы Кита намного красивее тонких музыкальных пальцев Марика. Да и сам Кит... ну... намного красивее Марика.И я вовсе не держу зла на Зою. Пусть встречается, гуляет и ходит в кино с кем угодно!Я же гуляю сегодня с Китом, и мое сдуревшее от радости сердце то замирает, то пускается в галоп.Он мне нравится...Побольнее щипаю себя за ногу и, чтобы окончательно не поплыть, фокусируюсь на его телефоне, лежащем у подставки для соусов.Очень дорогой телефон, предпоследняя модель. Наверное, с его помощью он и ведет свои идиотские стримы.Мама не смогла купить мне такой, сколько я ни умоляла. Возможно сейчас, когда она пошла на повышение, наше финансовое положение выправится и я заимею подобное чудо техники. Ну или... Игорь этому поспособствует.Снова щипаю себя, чтобы отогнать плохие мысли.Но я — это я, а Кит — из другого мира.Еще в начальной школе классная рассказывала нам, что семья Синицыных состоит из отца-алкоголика, Никиты и его старшего брата — ранее судимого бездельника.Я и сама по дороге домой много раз видела его родственников под ржавым грибком детской площадки у общаг. Они день и ночь сидели на лавочках в компании себе местных алкашей, шумели, дрались и пили паленую водку.Говорили, что Кит бесплатно питается в столовке и одевается в секонд-хенде. А еще говорили, что он ворует. Дети прятали ценные вещи, когда его заносило в нашу раздевалку, жаловались на него родителям, презирали и не хотели с ним дружить.Лишь в девятом классе ситуация изменилась: больше никто не смел унижать его или оскорблять. Под страхом быть избитым.Кит перехватывает мой взгляд, расправляется с колой и усмехается:— Что? Задаешься вопросом, откуда это у такого нищеброда? — Он указывает на телефон. — Не бойся, я его не украл.— Хочешь сказать, ты его купил? — Вытираю руки и прячу под стол.Кит напрягается:— Ты вообще хоть раз видела, чтобы я реально у кого-то что-то там крал?Нет, такого действительно никогда не было. Во всяком случае я не могу припомнить ничего, кроме пустых разговоров и грандиозного скандала, однажды устроенного биологичкой из-за пропажи золотого кольца. Тогда нашу параллель выстроили в коридоре, Кита вывели в центр рекреации и при всех вывернули его рюкзак. Но кольца там не оказалось. И мне было мучительно стыдно за всех нас.Густая краска заливает щеки, я присасываюсь к полосатой трубочке и умираю от собственной глупости. В конце концов, какое мне дело, как он зарабатывает деньги?Чистые серые глаза держат меня на прицеле. Пауза затягивается.Я сдаюсь:— Прости!.. Сам знаешь, чего только о тебе не говорили!— Забей! — Он мотает головой и указывает на остатки моей пиццы, мгновенно меняя тему: — Ты вообще собираешься это доедать?— Нет, — честно признаюсь. — Я всегда оставляю краешки.Кит кивает, забирает тарелку и вываливает содержимое на свою салфетку. Аккуратно складывает ее, убирает в карман жилета и быстро поднимается:— Тогда пойдем, поделимся ими кое с кем.Мы стремительно покидаем кафе.Воздух, наполненный пряными ароматами цветов, хвои, сырости, стоячей воды и летнего вечера вливается в легкие, тени удлинились на закате и плывут далеко впереди — по бурой траве, аккуратно подстриженным кустам, алым стволам сосен.Кит сворачивает к водоему, и я семеню рядом. Не задаю вопросов, но настороженно озираюсь по сторонам и теряюсь в догадках: может, где-то здесь окопались его голодные бездомные друзья или больные на голову поклонники?Но Кит останавливается у бордюра, отделяющего берег паркового пруда от склона, долго и задумчиво смотрит вдаль, опускается на плиты, устилающие покатый спуск и достает из кармана белый сверток. Разворачивает его и разламывает на кусочки остатки нашего обеда, плавно перетекшего в ужин.Серые утки у берега ныряют в мутную воду, становятся почти вертикально, трясут острыми хвостиками, плывут, словно маленькие корабли, оставляя за собой зыбкий след.Размахнувшись, Кит бросает им еду.— Давай, присоединяйся! Эти чуваки скажут тебе спасибо! — широко улыбаясь, уверяет он, я наклоняюсь, отщипываю золотистую корочку и тоже забрасываю подальше. Селезень, вытянув зеленую шею, ловко ловит ее клювом.Утки. Никаких пьяных блюющих упырей.Мы с Китом кормим гребаных уток...Меня сражает приступ смеха.Кит хлопает ладонью по бордюру, приглашая меня сесть, и я осторожно устраиваюсь на теплых плитах.Душа трепещет, мы почти соприкасаемся плечами. Весь этот день был похож на мое первое в жизни свидание. И пофиг, что в роли кавалера выступил придурок Кит, который сейчас, в сгущающихся сумерках, молча сидит рядом.Секунда — и его рука могла бы лечь на мою талию... Жаль, что мы не на свидании.Красные солнечные пятна вспыхивают на водной ряби и гаснут. Темнеет.— А неплохо мы провели время, — нарушает тишину Кит, отряхивая ладони, — оказывается, ты нормальная.Сомнительный комплимент, но его голос наполнен восхищением, словно я оправдала его давние тайные надежды.— От тебя я тоже не ожидала такого!.. — отвечаю растерянно, и Кит по-дружески толкает меня локтем.— Ага. Я могу быть нормальным. Если захочу. — Он встает, подает мне руку и помогает подняться.— Тогда зачем ты сделал татуировку над бровью? — любопытствую я, раз уж сейчас можно все. — Разве это не усложняет тебе жизнь?Кит пожимает плечами:— Какой-то фанатик Джокера попросил за донат. Я пошел и сделал, и выложил в сеть видеоотчет. А вообще... я просто расширяю горизонты. Живем один раз, а в мире столько всего... и никто не знает, какой из дней будет последним, верно?Меня сражают его слова. Испуг, невозможная радость, разочарование, мутные подозрения и сотни вопросов парализуют ход мыслей, но Кит тяжко вздыхает:— Ладно. Мне пора. Приходи как-нибудь на старые дачи у водонапорной башни. Устроим барбекю!Я топчусь на затекших ногах, а внутри волнами поднимается паника.Теперь все. Теперь уже точно все.Концентрируюсь на прикосновении горячей руки, обхватившей мое холодное запястье, стараюсь навсегда запомнить этот миг и не расплакаться, и пячусь назад.— Ладно! Спасибо тебе! Мне тоже пора!***Приклеившись носом к пыльному стеклу автобуса, разглядываю вечернюю сказку — черные громады домов с добрыми желтыми глазищами, скрюченные ветви кленов, изумрудную зелень листвы в призрачном свете фонарей и белую луну над ними.Я ощущаю нестерпимое томление и электричество в венах. Умиротворение, покой и радость.Словно пообщалась с родной душой: без давления, без боли, без лишних бессмысленных слов. Словно обрела потерянного друга. Словно получила привет от папы.Отлипаю от окна за остановку до нужной, покидаю нагретое место, подхожу к дверям и прислоняюсь к поручню. И внезапно понимаю, что телефон весь день молчал.Судорожно нащупываю его в кармане, достаю и верчу в руках — так и есть. Он сдох!Яркие огни слепят глаза, ночь укрывает город.И ужас ударяет под дых.Уже давно не десять. После конечной автобус проследует в депо. А я впервые нарушила комендантский час, установленный «заботливым папочкой» Игорем.***