Я,
конечно, притормозил, правда, чуть погодя и всё ещё не осознав до конца, что ко
мне без моего на то разрешения кто-то прикоснулся. И не просто прикоснулся, но
и попытался отпихнуть в обратную от дверей больничной палаты сторону.
-
Ты ещё кто такая? – вот тогда-то я её наконец-то заметил, хоть и не вполне
осознанно. И это несмотря на то обстоятельство, что наши лица находились друг
от друга на очень близком расстоянии. До меня лишь в тот момент дошло, что
ударивший мне в нос лёгкий аромат то ли «лекарственных» парфюмов, то ли едкого
эвкалиптового масла принадлежал именно этой курице.
Ну,
хорошо. Далеко не курице. Её мордашка, на удивление, оказалась очень даже
симпатичной. При иных обстоятельствах я бы мог вполне назвать её красивой и
даже с интересом, более тщательно её осмотреть. Возможно не торопясь, смакуя
каждую секунду и замеченную мною деталь-мелочь. Но только не сейчас. Не в те
бешеные мгновения, когда перед моими глазами едва не буквально сотрясается весь
мир, намереваясь расплавиться в огненных всполохах, подобно киноплёнке,
застрявшей в кинопроекторе во время короткого замыкания.
Тем
не менее, симпатичное личико молоденькой дурочки, вытаращившейся на меня и без
того огромными глазёнками неопределённого цвета, никуда исчезать или
испепеляться под моим охреневшим взглядом не собиралось. Ещё одно долбанное
доказательство того, что я не сплю и всё происходящее до разрыва аорты реально.
Странно,
что я до сих пор позволял ей держать свою ладошку у меня на груди, причём ближе
к солнечному сплетению. И, странно, что я ни черта по этому поводу не
чувствовал – никакого физического раздражения, которым меня пробирало каждый
грёбаный раз при любом тактильном контакте с незнакомыми мне людьми. Её
счастье, что я сейчас находился в самой глубокой для меня контузии, и у неё не
было лица Спенсера Грейсона-Грабовского (и не только лица).
Не
знаю почему, но я скользнул взглядом, как наждачкой с крупным зерном, вверх к
её макушке, словно намеренно выискивая или надеясь зацепиться за что-то, что
могло бы меня выбесить в ней уже по-настоящему и без права на амнистию. Я,
конечно, и до этого заметил на ней вязаный толстой нитью серый берет (не пойми
на кой ею сюда напяленный). Но только сейчас мне удалось сконцентрировать на
нём своё раздражённое внимание, демонстрируя его хозяйке своё категорическое
презрение от в край раздраконенного данной безвкусицей эстета.