Мне хотелось сказать сейчас ей многое. Например, о том, как
сильно она меня разочаровала. Милая, нежная и невинная Милана,
которой я её всегда считал, оказалась совсем другой. Моя Мила не
могла устраивать разгульные вечеринки с таким обилием алкоголя. Она
просто не была способна на это. А эта Мила готова на всё, чтобы
понравиться кучке сопливых и надменных аристократов.
Но я ничего этого говорить не стал, я больше не знал, как с ней
говорить. Она молода и в силу молодости — глупа. Всё, что бы я ей
ни сказал, она воспримет в штыки, потому что у нас слишком разные
взгляды на жизнь.
В этот миг что-то надсадно хрустнуло и сломалось внутри меня и
рассыпалось. Та, о которой я так мечтал в прошлой жизни — умерла.
Рассыпался ее нежный образ, как и развеялась та любовь. Мила,
которую я любил, осталась в прошлой жизни. А эта Милана Арнгейер
другая — она чужая.
Я ничего не говорил, я просто молчал. Время шло, и я сейчас
нужен был Якобу. И я решил, что к чёрту алиби, к чёрту эта
идиотская вечеринка, и к чёрту Милану!
— Уходи, Ярослав! — всхлипнув, воскликнула она. — Не хочу тебя
больше видеть!
Я молча кивнул, я тоже не хотел её видеть.
Я подошёл к столику с алкоголем, схватил графин с ликёром,
сделав несколько больших глотков терпкого жгучего напитка. Мне было
плевать, напьются ли сегодня мои одноклассники до безобразного
вида, меня волновала только Мила, но теперь и это стало
безразлично.
Не прощаясь, я забрал графин и решительно зашагал прочь. Впервые
за время пребывания в прошлом мне захотелось напиться до
беспамятства. Но я этого делать не стал, мне нужна ясная голова, да
и мой молодой неподготовленный организм к подобному ещё явно не
готов.
Содержимое я разлил вдоль аллейки, ведущей к центральным воротам
особняка Арнгейеров, эдакий маленький символичный акт мести,
который почему-то принёс мне облегчение.
К воротам уже начли подъезжать дорогие тетраходы одноклассников,
я ускорил шаг — встречаться с ними мне совсем не хотелось.
Я оставил пустой графин у ворот и быстро выскочил на улицу. Как
раз в этот миг из первого тетрахода вылезала разряженная Жанна
Клаус со своими подружками, меня они, к счастью, не заметили.
Особняк Арнгейеров остался позади, как и шумный смех развесёлых
подростков. Осталась там и моя надежда на счастливую семейную
жизнь, с женщиной, которую я всегда считал идеальной. Но теперь я
осознал, что только в моём воображении она была такой. Спали шоры,
и я наконец прозрел. Вместо досады я почему-то ощутил облегчение,
потому что теперь я свободен от надежд и любви. А значит, менее
уязвим.