Здесь мне снова пришлось напрячься, потому что денег, полученных
от Ольги, у меня почти не осталось. А как объяснить, куда я их дел,
я ещё не придумал. Да и учитывая всплывшие обстоятельства, здесь
уже сложно что-то придумать.
— Нет! — с вызовом заявил я, решив играть упрямого подростка. —
Я не отдам эти деньги. На выплату по первым займам я тоже уже
заработал зельем невосприимчивости морока, а эти деньги оставлю
себе.
Отец метнул в мою сторону сердитый взгляд:
— Хорошо, Ярослав, — процедил он сквозь зубы, — мы вернём Ольге
деньги с вырученных за патент.
— Отличная идея! — зло воскликнул я. — Может мы им ещё и
источник в Хорице отдадим ради мира и дружбы?
Отец, сжав челюсти от злости, резко сорвался с места, и перед
уходом хлопнул дверью.
Я устало плюхнулся на постель, снова задаваясь вопросом: почему
же с отцом мне так сложно? Нет, я понимал почему. В детстве я был
послушным мальчонкой и никогда бы не посмел даже голос повысить на
отца. А сейчас я дерзил, перечил, лгал... Моё поведение для отца
непросто возмутительно, оно его пугает, и он не знает теперь как со
мной себя вести. Вся моя стратегия поведения отлично вписалась в
подростковое бунтарство. Если уж мать так решила, наверняка этим же
моё поведение оправдывает и отец.
Но с отцом мне ругаться не нравилось. Хотя я и сам не знал, как
мне теперь с ним общаться. На многие его вопросы я попросту не мог
ответить, а то что он хотел знать, я ему не мог рассказать.
Как же я жалел, после того как убили родителей, что не могу с
ним поговорить. Не раз думал о том, как же сейчас мне хватает
отцовского совета, а сейчас... Даже грустно — всё чего я желал,
чтобы он мне не мешал и не лез со своими советами.
Думая об этом, я прямо так в банном халате на заправленной
постели и уснул.
Сколько я проспал — неизвестно, кажется несколько раз заходила
мама и пыталась меня разбудить, чтобы позвать есть, но я каждый раз
отказывался и снова проваливался в мир сновидений.
И сны мне снились такие странные, бессмысленные и где-то даже
абсурдные, несвязанные между собой отрывки. То мне снилось, что я
убивал отца, то — что бабка Фрайда пыталась меня утопить в болоте с
мёртвой ойрой, а я почему-то сначала был взрослым, но потом стал
младенцем.
После мне снилась Инесс. Она была так свежа и весела, сидела на
корточках в углу моей комнаты и щекотала маленького и лохматого с
головы до ног человечка, и почему-то называла его Егоркой. Этому
лохматому человечку так нравилось, что Инесс его щекочет — он
весело и заливисто хохотала, а потом вдруг Инесс повернулась и
уставилась на меня, улыбнулась и спросила: