Зрители замерли; все они знали, конечно же, историю Соллей, им не надо было объяснять, кто этот злодей в плаще с капюшоном, почему он так свиреп и куда тащит несчастную героиню (тут, правда, случился небольшой прокол – во-первых, Луар стеснялся ухватить Гезину как следует, а во-вторых, он не знал, что с ней делать. Случилась заминка – «Фагирра» попросту тянул «Торию» за кулисы, она упиралась, а «Эгерту» оставалось только заламывать руки).
Зритель, однако, был столь доброжелателен, что шероховатости не заметил. Луаровы родители сидели, взявшись за руки, и плевать им было, что вокруг полно народу. Госпожу Торию забавляло не столько содержание пьесы, сколько появление сына на подмостках бродячего театра; господин Эгерт, думаю, готов был сорваться с места и присоединиться к персонажам пантомимы. Оба казались веселыми и возбужденными сверх меры.
Лютня разразилась аккордом – «Эгерт» выхватил кинжал. Луар, как истинный злодей, попытался заслониться «Торией» – вот до чего вошел в роль! Проворный Бариан ловко всадил оружие Луару под мышку – тот не сразу понял, что убит, а догадавшись, свалился в весьма талантливой конвульсии. Бариан с Гезиной даже не успели станцевать финальный танец победы – зрители вскочили с мест, наперебой выражая свой восторг.
Актеры раскланялись. Бариан и Гезина сняли маски – но героем вечера оказался, конечно, Луар, переставший наконец корчить злодея и облегченно обмахивающийся краем капюшона. По-видимому, импровизация оказалась для него немалым испытанием; я мимоходом подумала, что он повзрослел, от переживаний, что ли…
Когда я оторвала взгляд от Луара и снова отыскала Солля-старшего, на Эгертовом лице еще лежал след недавней улыбки. След веселья не успел уйти из уголков рта – но мне вдруг сделалось холодно до дрожи.
Еще смеялись гости, еще раскланивался вспотевший Луар, что-то говорила госпожа Тория; на моих глазах с лица Эгерта, оказавшегося за спинами всех, опадали уверенность и счастье – так куски плоти опадают с мертвой головы, обнажая череп. Он смотрел на сына, смотрел на отрываясь, и я доселе я ни в чьем взгляде не видела такого безнадежного, затравленного, такого всепожирающего ужаса. Казалось, Солль смотрит в лицо самому Черному Мору.
Мне стало нехорошо; смех начал стихать постепенно – будто одну за другой задували свечи. Гости по очереди поворачивали голову к хозяину праздника – и слова застревали у них в горле. Тория Солль стояла перед мужем, сжимая его руку, заглядывая в глаза: