Серебристые, серо-ртутные, похожие на сверкающие алмазы, слишком светлые у воскресшего незнакомца были глаза. Особенно по сравнению с чёрными, длинными, как у куклы, ресницами.
Какой удивительный парадокс. Черты лица кукольные, а само лицо – нет. Нечеловеческое, с чертами, куда больше подошедшими бы женщине, но не женственное. Красивое и тонкое – столь красивое и тонкое, что у мужчин на земле таких не бывает и быть не может. Эльфийская, ангельская, зачаровывающая красота. Совершенная, не человеческая и не демоническая – скорее ангельская, в выражении ничего вызывающего. Его даже чувственным назвать было сложно.
Ангел, только что рухнувший с небес, ещё пахнущий грозовыми облаками, весь в звездной пыльце; страдалец, которому оторвали крылья без анестезии и предупреждения.
Боль из-за тоски о том, что для обычного человека неведомо и недостижимо, сияла в невыразимо прекрасных глаза, слишком прозрачных, слишком светлых, слишком ярких для простого смертного.
– Кто вы такие?
Голос у него был тихий, мелодичный. Он медленно ронял слова, которые словно нехотя стекали с губ.
Взгляд незнакомца скользнул по Синтии, потом вернулся ко мне.
Он осторожно сел, слегка поморщившись. Припоминаю собственные ощущения после воскрешения, довольно острые. Физическая боль, помноженная на чувство потерянности, растерянности и – неприятия происходящего.
Взгляд незнакомца скользнул по комнате, задержавшись на настенных бра, мало напоминающих свечи или даже газовые рожки, бывшие в ходу в нашу бытность.
– Вы похожи на Элленджайтов, – на белом лбу проступил тонкий штрих морщинки. – Но я вас не знаю.
– Зато мы тебя знаем. Ещё как знаем! – хмыкнула Синтия.
Я одарил её сердитым взглядом и, как ни странно – подействовало. Сестра замолчала.
Она отступила на шаг, передёрнув плечами, как бы говоря: «Хочешь преподнести неприятную новость сам? Валяй. Я посмотрю из партера».
Предстоял не самый приятный разговор. Моему собеседнику будет ещё неприятней, чем мне. Есть вещи, которые принять сложно даже Элленджайтам.