Однако улыбка Синтии отчего-то действовала на мою, готовую было, проснуться радость, как огнетушитель на пожар.
– Что-то всё-таки пошло не так?
– Увы, – кивнула она холодно.
– С ним всё в порядке? – против воли я не мог не волноваться.
Откровенно говоря, я был дезориентирован. Если Ральф здесь, с нами, почему Синтия не с ним? Она столько лет стремилась к подобному финалу, что наше с ней совокупление на фоне конца Старого Света не совсем уместно? Или, наоборот, уместно?
– Ты сейчас сам всё увидишь.
Подхватив с пола рубашку и небрежно в неё кутаясь, она бросила мне:
– Пошли.
Я медлил. Предчувствие того, что впереди меня не ждёт ничего приятного, становилось только ярче.
– Можешь хоть сказать, к чему готовиться?
– Бессмысленно, брат мой. К некоторым вещам всё равно подготовиться нельзя.
– Всё так плохо?
– Нет. Просто очень неожиданно.
Прекрасная, всё проясняющая речь!
– Так и будешь стоять посреди комнаты столбом? Не малодушничай. Всё равно ведь от предначертанного или того, что уже случилось, не сбежать. Так что смелее, за мной.
Я никогда не боялся того, что пугает большинство. У меня свои фобии. Вот только осталось определиться, к ним относится восставший из мёртвых Ральф или, наоборот, не восставший. Отчего-то в тот момент пугало и то, и другое.
Вообще, человеческая психика куда гибче, чем принято считать. Человеческий мозг может переварить практически всё, что угодно. Ещё минутой назад какое-то событие кажется катастрофически невозможным, а в следующее – почти обыденным.
Мы начали инцестом на троих, а закончили воскрешением мёртвых. Хотя, судя по всему это далеко ещё не конец.
Поднимаясь вслед за Синтией по парадной лестнице на второй этаж, я ловил себя на том, что не могу восстановить целостный образ моего кузена. Его образ распадался словно на сотню сверкающих пазлов.
В отличие от меня, он предпочитал коротко стричь волосы, но упрямая косая чёлка всегда спадала на лоб, прикрывая глаза. Его манера на собеседника смотреть, чуть наклонив голову вперёд, прищурив глаза, отчего в его внешности возникало что-то хищное, рысье. Редкостная не улыбчивость. Я не мог вспомнить момент, когда бы Ральф улыбался мне или сестре, по-настоящему. Циничный, жёсткий, даже безжалостный, он ко всему и всем относился отстранённо и свысока. Надменный безжалостный аристократ, привыкший брать от жизни всё и у всех, ничего не давая взамен. Застёгнутый всегда на все пуговицы. Одиночка, никого не пускающий в душу. Любил ли он нас? Я не знаю. Это одна из неразгаданных загадок прошлого.