Так и сидят, сердечные, свои истории рассказывают и думают, как
же им от проклятия избавиться, чем же беде своей пособить.
- Говорят, вот, что надо, мол, чтобы корова тебя на рога взяла.
Перекувырнешься, дескать, и человеком опять станешь.
- Ага, иди сам корове на рога, раз смелый такой.
- А то еще говорят, что надо, чтобы палкой побили, тогда тоже
шкура слезет.
- Смотри, как бы вместе со шкурой душу Богу не отдать. Это ведь
не каждый знает, какой палкой, сколько раз и как бить. Это только
знающие люди могут. Поди найди такого. Туда-то дорога широка, да
оттоле узка.
- А вот Осип смог опять человеком стать. Заколдовала его теща.
Чегой-то она зятя не взлюбила. Пошли они куда-то, а теща ему пояс
предлагает. Возьми, мол, опояшься. Ну, он опоясался и в волколака
превратился. Стал с волками бегать. Скотину начал из деревни
таскать и в стаю носить. И решил он однажды в знакомый дом залезть
и овцу украть. Туда-то легко пробрался, через забор перескочил, а
обратно закавыка вышла. Нелегко ведь с овцой в зубах перелезать. Он
напрягся и перескочил, только там сучок был, и он за сучок опояской
той зацепился. Дернулся изо всех сил – пояс-то и порвался. А он в
человека превратился. Весь в лохмотьях. Та одежда, которая на нем
была, уже истлела вся. Он полуголый скорей в дом к родителям своим
побежал. Стучится: «Отоприте скорей, замерзаю». Пора-то морозная
была. Ну, те отперли. А там сын их на пороге стоит, весь от мороза
посинел. Приняли его, одели, отогрели. Он отцу-то и говорит: я,
мол, друзьям своим в лесу обещался овцу снести. Отец: ничего,
давай, сынок, раз обещался. Вот он овцу-то из отцовского дома взял
и в лес пошел. Принес овцу и оставил. Кушайте, мол, на
здоровье.
- Да, повезло Осипу. Кому полтина, а кому ни алтына. Наше
счастье – дождь да ненастье.
- А я еще вот слышал, что надо, чтоб через тебя вилы перекинули.
Если перекинут, то вернешь себе человеческий облик.
- Это, если человек поймет, догадается. А то вон побежали мы
давеча с Митрием к пастухам. Так хлебца захотелось человеческого,
что и словом не вымолвить. Прибежали мы, легли поодаль, так, чтобы
пастухам видать было. А сами ничего не делаем – только лежим и
смотрим. Думаем: вдруг догадаются, хлебца кинут. Да пастухи дурни,
не поняли ничего, за батоги схватились. Ну и пришлось нам
улепетывать.