– Я передам вам судовые документы, сэр, – сказал Хорнблауэр. – Угодно вам будет спуститься со мною в мою… я имел в виду, они в вашей каюте, сэр, и вы можете принять их, как только сочтете удобным.
Его рундук и матросский чемодан сиротливо стояли в пустой каюте. На передачу командования ушло всего несколько минут.
– Можно мне попросить у мистера Буша двух матросов – перенести мои вещи на баржу, сэр? – спросил Хорнблауэр.
Теперь он никто, даже не пассажир. У него вообще нет статуса – это сделалось еще заметнее, когда он вернулся на палубу в последний раз пожать руку офицерам. Все были заняты спешными делами, так что прощание вышло скомканным и не вполне искренним; поворачиваясь к сходне, Хорнблауэр почувствовал странное облегчение.
Впрочем, ненадолго. Даже на якоре «Отчаянный» сильно качался на огибающих мыс волнах, причем шлюп и баржа кренились друг другу навстречу, так что их мачты то сближались, то удалялись. Перекинутая между ними доска двигалась сразу в нескольких плоскостях: вертикально, как качели, и горизонтально, словно компасная игла, а к тому же ходила вверх-вниз и, что хуже всего, ездила взад-вперед в то время как зазор между судами менялся с шести футов до шестнадцати и обратно. Босоногому матросу ничего не стоило пробежать по восемнадцатидюймовой доске без поручней, но для Хорнблауэра это было серьезным испытанием. К тому же он чувствовал на себе взгляд капитана баржи. По крайней мере, последнее обстоятельство придало ему решимости. До сих пор он изучал движения доски краем глаза, делая вид, будто целиком захвачен происходящим на обоих судах, теперь быстро шагнул на нее, словно и не собирался перед этим с духом. Несколько кошмарных мгновений сходня казалась бесконечной, но наконец, благодарение богу, он вступил с нее на относительно твердую палубу. Дюжий шкипер ничего не сказал, и, когда два матроса поставили на палубу вещи, Хорнблауэру пришлось заговорить первым.
– Вы капитан этого судна?
– Капитан Бэдлстоун, шкипер водоналивной баржи «Принцесса».
– Я капитан Хорнблауэр, и вам предписано доставить меня в Англию. – Хорнблауэр, раздраженный небрежной манерой Бэдлстоуна, нарочно выбрал самую официальную формулировку.
– Предписание есть?
Вопрос, сам по себе оскорбительный, был к тому же задан вызывающим тоном, и Хорнблауэр, чья гордость была уже сильно уязвлена, решил, что не позволит больше себя третировать.