
Дон Хуан

Алессандро Фарнезе
Как выяснилось позже, это была вовсе не прихоть Алессандро, а
указание свыше. И меня оно тоже касалось. Так что я все-таки
получил собственный парадный портрет в доспехах. Учитывая мой
возраст, тоже выглядело нелепо, но в Испании не принято спорить с
традициями.
Вот мой обычный портрет — тот да, очень даже ничего получился.
Похоже. А то была у некоторых портретистов прошлого такая
особенность — рисовали, как бог на душу положит. Коэльо был
напротив, весьма дотошен в деталях. Дону Карлосу, как наследнику,
мог бы, кстати, немного и польстить.
Как ни любопытно было позировать и наблюдать за работой
настоящего живописца (художник внутри меня трепетал от восхищения),
но завершение портрета ознаменовало мою свободу. У меня снова
появилось свободное время чтобы выспаться час-другой прежде, чем
отправляться на ночной променад. Живя в 21 веке, я даже представить
себе не мог, насколько темным мог быть ночной город. Но в веке 16-м
не светили яркие фонари, витрины и огни реклам. Да вообще
практически ничего не светило! Так что скрыться в тенях было легко.
И так же легко было нарваться на неприятности.
Повальная испанская мода носить все черное только усугубляла
проблему. Так что если к наряду добавить плащ и полумаску,
разглядеть человека будет проблематично даже с расстояния в
несколько шагов. Я тоже носил подобный наряд. Слева, на поясной
портупее, шпага, справа подвешенный на цепочке кинжал, и
обязательно пистолет по образцу тех, что имели германские рейтары —
по размеру больше похожий на обрез.
В темноте я видел довольно неплохо. Конечно, не как кошка, но
если подождать, пока глаза привыкнут, вполне мог передвигаться без
фонаря. Но я подстраховывался, беря с собой пару королевских псов.
Собак при испанском дворе было видимо-невидимо. От дамских мелких
любимцев карманного размера, до таких образцов, что собака
Баскервилий нервно скулит в сторонке.
Меня псы обожали. И не только они. По всей видимости, мне
все-таки достался положенный попаданцу рояль, (хотя, на мой взгляд,
он не тянул даже на мелкую балалайку). Ко мне тянулись животные. Я
мог смирить даже самых норовистых коней, на меня не тявкали даже
самые брехливые пустолайки, а для кошек я вообще был словно
валерианой намазан. Последних, впрочем, было весьма незначительное
количество, поскольку до сих пор аукалась булла папы Григория