— Что за глупости? — его тон меняется, и теперь в нём слышатся твёрдые нотки. Опасные. — Иди сюда, — он укладывает меня на диван одним ловким движением и наваливается сверху.
— Илья, презерватив! — напоминаю ему, пока не произошло непоправимое, а он зло рычит, лезет в задний карман за пакетиком из фольги, с раздражением его разрывает.
— Не будь такой правильной, Малая. Иногда это бесит.
Всё проходит уже не так болезненно, как вчера, но и особого удовольствия я не испытываю. Илья делает своё дело и, скатившись с меня, тяжело выдыхает.
— Прости. Нашло что-то.
— Всё нормально, — отвечаю ему тихо, хотя отчего-то хочется плакать.
— Ты чего накуксилась? — ловит меня за подбородок, вглядывается в лицо. — А? Не понравилось? Больно сделал?
Поджимаю губы.
— Немного.
— Понял. Ошибку осознал, — подкладывает руку под мой затылок и склоняется, снова целуя уже распухшие от его напора губы. Я уворачиваюсь, но он цыкает на меня.
— Расслабься. Я не трону. Просто сделаю тебе приятно.
Что в понимании Филатова «приятно», я узнаю совсем скоро, когда он, склонившись надо мной, столкнёт в пучину похоти и разврата. Хотя сам чуть позже назовёт это страстью.
— Мамочки… — шепчу, задыхаясь, зарываясь в его волосы пальцами.
— Мамочка не поможет, — сообщает он, слегка оторвавшись от меня и снова приступая к делу.
Я же поражённо смотрю на его голову у меня между ног и тяжело сглатываю от подступающего, ни с чем не сравнимого удовольствия. Я рехнулась. Совсем рехнулась. Крыша у меня поехала, раз я такое вытворяю. Но вскоре и эта несчастная, хромая на обе ноги мыслишка растворяется в накатывающем волнами наслаждении.
Утром просыпаюсь рано. Смотрю в панорамное окно, а там темень. Предрассветная мгла, самая настоящая. Всегда боялась этого времени суток. Мне до сих пор кажется, что там, в непроглядной тьме, скрываются чудовища. Не все детские страхи проходят, увы.
Ильи рядом нет, а из ванной я слышу стон. Это не прибавляет мне спокойствия. Может, показалось? Почудилось со страху?
Чтобы убедиться в этом, поднимаюсь на ноги и, крадучись, спешу к приоткрытой двери. Щелочки хватает ровно на то, чтобы просунуть туда любопытный нос. Лучше бы я этого не делала.
Наблюдаю Илью, что, склонившись над раковиной, схватился за виски и уставился в своё отражение каким-то жутким, больным взглядом. И скулы сжал так сильно, что показалось, будто они сейчас у него раскрошатся. Бледный, словно в побелке извалялся.