– Нашим асам никакая пурга не страшна.
– Что и требовалось доказать, – пробубнил Будберг, уткнувшись носом в белый ворсистый шарф.
К Тушке главкома подогнали огромный реактивный антиобледенитель и начали обдувать крылья. Агрегат ревел так, что дрожали стекла. Казалось, где-то рядом пытается взлететь штурмовик, привязанный канатом к дереву.
Около девяти на столе дежурного пронзительно зазвенел телефон. Все с надеждой повернули к майору головы.
– Принято! – рявкнул в трубку офицер и кивнул уже нам. – Главнокомандующий только что подъехал к КПП.
Всех журналистов тут же препроводили на борт и усадили в самом хвосте, за засовским купе.
Как только люк за генералом Дейнекиным закрылся, двигатели стали набирать обороты. Метель не унималась, но летчики уверено и быстро заруливали по дорожкам, словно они управляли не лайнером, а автомобилем. Один лихой поворот, второй, третий и самолет замер на взлетной полосе.
– Интересно, – потер ладонью запотевший иллюминатор, сидевший со мной Шура Оносовский, – почему Пушкин сказал, что в Моздок он больше не ездок?
Я увидел, как за его мощным плечом из крыла лайнера выдвигаются закрылки.
– Кажется, в Моздоке на пути в Тифлис у него сломалась карета. Видимо, местная дорога не понравилась.
– Не-ет, – протянул недоверчивый Шура, – что-то более серьезное расстроило Александра Сергеевича.
Шура почти полный тезка великого поэта.
Двигатели заработали на полную мощь, и самолет побежал по бетонке. Через пару минут он пробился сквозь плотное одеяло облаков и во все иллюминаторы влился яркий солнечный свет. В салоне запахло весной. Даже не верилось, что в двух часах лета от Москвы идет война.
На полпути нас растолкал подполковник Лисенков:
– Шеф приглашает.
– Камеру берем?
– Потом.
Петр Степанович Дейнекин, пожалуй, единственный генерал, который вызывал у меня (да и не только у меня) глубокую симпатию. В нем не было ни показной генеральской лихости, ни напускной самоуверенности, ни надменности. Словом ничего солдафонского. Напротив, он производил впечатление человека сдержанного, разумного, вежливого и очень порядочного. Я даже с трудом мог предположить, что он способен кому-то что-нибудь приказать. Однако его подчиненные в один голос утверждали – во время боевой работы он спуску никому не дает.
Главком поздоровался с нами за руки и указал на свободные кресла: