…Света стояла, опустивши голубые глазки долу, нервно теребила тонкий поясок белого платья, а с неба слепило глаза первое весеннее солнышко. Замошкину тогда больше всего на свете хотелось прижать её к себе и больше никогда не отпускать. Но он не делал этого, потому что чувствовал, нет, просто знал, что сейчас, вот прямо сейчас, случится что-то совсем плохое, что эта девочка уже чужая, бесконечно чужая.
Когда Света сказала ему слова, которым её научила мама, Замошкин пришёл в состояние, очень похожее на то, когда какой-то малолетний хулиган, которого он видел первый раз в жизни, ударил его около подъезда гитарным грифом по голове. Как будто кто-то щёлкнул выключателем, весеннее солнышко стало светить совсем тускло, а по пазлам, которые сложились в его душе в дурацкий узор, как будто кто-то наподдал снизу ногой. И они взлетели, перемешались и зависли где-то непонятным хаотическим облаком, кружась и тщетно пытаясь соединиться опять в какую-то новую структуру.
Так и пришёл на следующий вечер Замошкин с этим клубящимся хаосом в голове под окна небольшого одноэтажного коттеджа, в котором жила Светка. Он постучал в окно, а после молча стоял, разглядывая асфальт под ногами. Тогда Светка не придумала ничего лучшего, как в голос разреветься, а потом сквозь слёзы требовать, чтобы он залез в окно. Мамаша, испуганная доносившимися из комнаты дочери звуками, накапала себе валерьянки и, прислонясь ухом к двери, пыталась понять, что происходит. Замошкин некоторое время молча смотрел снизу вверх на Светку, а потом повернулся и, слегка покачиваясь, медленно пошёл к автобусной остановке.
После этого на его несостоявшееся коммунальное семейное гнёздышко положили глаз его бывшие знакомые, с которыми он на время романа со Светкой прекратил общение. Первым с двумя барышнями пришёл друг Бында. Одну барышню Бында у порога взял сзади за плечи, развернул к Замошкину и сказал:
– Это тебе.
Потом Бында повернулся к девице и спросил:
– Тебя как зовут?
– Мила, – барышня хихикнула и посмотрела озорным взглядом на Замошкина, – Здрасти.
После того, как Замошкин в тот вечер выпил с Бындой две бутылки портвейна, а потом стаскивал с тяжело сопящей Милы джинсы, пазлы в его голове вдруг с грохотом встали в совершенно новую комбинацию.
Тот же вечер стал началом настоящего кошмара для соседа Замошкина по коммуналке Семёна Куйбышева. Куйбышев был жёлчным интеллигентом, обладавшим целым рядом комплексов, присущих холостому молодому пенсионеру.