– Я вами восхищена, Шарль, – сказала Анна с серьезнейшим лицом. – Вы, оказывается, и в науках разбираетесь…
– Просто у нас, гасконцев, здравый и практичный ум, – сказал д’Артаньян убедительно. – Поэтому мы дадим толковый совет, о чем бы ни шла речь… – И тут его осенило. – Анна…
– Что? – спросила она с самым невинным видом.
– Вы вновь меня вышучиваете, – оказал д’Артаньян печально.
– Ничего подобного.
– Нет уж! я уже изучил эту вашу манеру – отпускать колкости с самым серьезным и невинным личиком… Правда, при этом оно остается столь же очаровательным, и это меня примиряет с любыми насмешками…
– Это опять те же самые признания?
– Да, – сказал д’Артаньян. – Да. Да, черт возьми! Мало того, сейчас я буду читать вам стихи!
– Вы?
– Я, – гордо сказал д’Артаньян и, не обращая внимания на окружающих, в самые патетические моменты помогая себе взмахами трости и огненными взорами, принялся декламировать:
– Я полон самым чистым из огней,
Какой способна страсть разжечь, пылая,
И безутешен – тщится зависть злая
Покончить с мукой сладостной моей.
Но хоть вражда и ярость все сильней
Любовь мою преследуют, желая,
Чтоб, пламя в небо взвив, сгорел дотла я,
Душа не хочет расставаться с ней.
Твой облик – этот снег и розы эти –
Зажег во мне пожар, и виновата
Лишь ты, что, скорбный и лишенный сил,
Тускнеет, умирая в час заката,
А не растет, рождаясь на рассвете,
Огонь, горящий ярче всех светил…
– Чудесно, – сказала Анна. – Вы это сами сочинили?
На сей раз д’Артаньян не поддался на подвох, и мнимо простодушный взгляд Анны его нисколечко не обманул.
– Ну что вы, – сказал он честно, – у меня так и не получилось ничего, кроме тех двух строчек, что я вам декламировал в Нидерландах. Я поднял на ноги всех книготорговцев Парижа…
– Говоря проще, вы зашли в книжную лавку – единственную, которую знали?
– Да, – сказал д’Артаньян, решив не лукавить и не преувеличивать, если только это возможно. – Хозяин показал мне несметное множество книг, но мне отчего-то приглянулись испанские поэты. Вот этот вот стих написал сеньор де Риоха. Королевский библиотекарь, чиновник инквизиции – и, вот чудо, пишет так красиво!
«Боже, сделай так, чтобы она не попросила продекламировать что-нибудь еще! – взмолился д’Артаньян к небесам. – я и эти-то четырнадцать строк заучивал наизусть чуть ли не всю ночь, так что даже Планше запомнил…»