– По-моему, мы с вами уже встречались, любезный? – не удержался он. – В этой самой приемной?
– Извините великодушно, ваша милость, не припоминаю…
– Ну как же, – сказал д’Артаньян, пряча ухмылку. – я-то вас хорошо помню, милейший. Правда, тогда я выглядел несколько иначе…
– Простите, ваша милость, но…
– Ладно, ладно, – сказал д’Артаньян, непринужденно похлопав его по плечу. – Нас тут столько бывает, что немудрено и запамятовать… Вы мне кажетесь дельным слугой, старина, вот вам за труды…
И он двумя пальцами опустил в ладонь раззолоченного лакея медный каролюс[14], заранее припасенный для этой именно цели и для этого именно лакея, – почти стершийся, почти никчемный…
Лакей определенно был обижен не на шутку столь жалкой «благодарностью» – и, вполне возможно, понял издевку, но с принужденной улыбкой поспешил поблагодарить по всем правилам, и д’Артаньян окончательно уверился, что де Тревиль весьма даже тщательно готовил их сегодняшнюю встречу…
Он поднялся из-за стола навстречу д’Артаньяну и вежливо пригласил:
– Садитесь, дорогой друг. Я рад вас видеть…
– Я тоже, – сухо сказал д’Артаньян, усаживаясь и старательно расправляя складки плаща.
Де Тревиль показался ему угнетенным тяжелыми раздумьями, что в свете недавних событий было неудивительно…
– Как ваши дела?
– Благодарю вас, – сказал д’Артаньян. – Не будь я суеверным и осторожным, как любой гасконец, я употребил бы, пожалуй, слово «блестяще» – но все же поостерегусь… Дела неплохи, – и он вновь демонстративно разгладил плащ – другой, новенький, полученный от капитана де Кавуа.
– Да, я слышал, вы были приняты королем, и его величество высоко оценил ваши заслуги…
– Его величество каждому воздает по заслугам, – сказал д’Артаньян. – Не зря его называют Людовиком справедливым. Можно ли осведомиться, какая награда ждала вас, господин граф?
– Простите?
С простодушнейшим видом д’Артаньян сказал:
– Ну как же! Вы не могли не получить своей награды! Вы ведь в этой дурно пахнущей истории, несомненно, выступали на стороне его величества, против врагов и заговорщиков…
Говоря это, он прекрасно знал: единственной наградой, которую получил участник заговора де Тревиль, было то, что король повелел оставить его в покое и не преследовать вместе с остальными.
– Вы стали жестоки, д’Артаньян, – тихо сказал де Тревиль.