– Теплое место, но улицы ждут отпечатков наших ног, – я каждую
строчку просто выкрикивал в микрофон, какой-то бунтарский дух вдруг
обуял мое сознание.
«Еще немного, и перемен потребуют наши сердца», – понеслась в
голове шальная мысль.
– Не упасть, не пропасть на войне. Не остаться в кровавой траве.
Дай удачи черный кулон. Обмани смерть мой медальон! – надрывался
я.
Не знаю насколько привычны уху фронтовиков были жесткие ритмы
так называемого русского рока, но ветераны вновь прослезились. Что
еще раз говорило об универсальности языка музыки. После этой вещи
мы, не дожидаясь новых криков на бис, быстро стали уносить
инструменты в помещение. Буквально за две минуты сцена опустела, и
фронтовики постепенно покинули площадь перед Домом культуры
Строителей.
– Ну, втравил ты меня в дело! – кричала на меня Галина
Сергеевна. – Больше я тебя никогда не послушаю!
– А что такое? – удивился я.
– Все клумбы вытоптали! Вот что такое! – взвизгнула женщина. –
За чей счет будем их восстанавливать?
– Там и было-то три цветочка, – заступился за меня Санька.
– Сгинь! Шалопай! – топнула ногой директриса и ушла к себе в
кабинет.
– Не отдаст она за тебя Машку, – хохотнул Вадька, складывая
гитары в матерчатые чехлы.
– Украду! – заявил Санька, разбирая ударную установку.
Дело в том, что Прохор на радостях от встречи с боевыми
товарищами принял слишком большую дозу успокоительного. Поэтому
сейчас он, улыбаясь, спал прямо на стульях в нашей репетиционной
комнате. Это значило, что инструменты придется нести домой.
– С Прохором что будем делать? – спросил меня Вадька Бураков. –
Здесь оставим или к себе увезем?
– С собой, – решил я. – Вдруг ночью захочет в туалет, а в
комнате все двери закрыты. Нам же потом Галина Сергеевна голову
оторвет, – сказал я под хохот всей группы.
Высоцкий же все это время задумчиво сидел в углу комнаты и
обнимал свою семиструнную гитару.
– Отличный был концерт, – произнес он, когда все инструменты
были попрятаны по своим чехлам и сумкам.
– У меня в воскресенье дипломный спектакль, всем добро
пожаловать, – сказал он на прощание.
– Быть или не быть, вот в чем вопрос, – усмехнулся я.
– Гамлета мне пока играть не доверяют, – печально улыбнулся он.
– Картузник Бубнов, пьеса Горького «На дне», все люди на земле –
лишние.
– Если на озеленении газонов в ДК работать не заставят, то мы
обязательно придем, – под смех моей малообразованной группы заявил
Санька.