На короткий миг я почувствовал, как мне в грудь уперлись два
упругих мячика, скрытых под черным костюмом. Затем я, используя
преимущество в весе и грубой силе, повалил ее на пол и
почувствовал, как отвертка в моей руке, направленная ей в живот,
под действием моего веса пропарывает костюм и вонзается в гибкое
тело.
Она пронзительно закричала от боли, и ее крик внезапно резанул
меня по нервам. Нацистские ублюдки довели меня до ужасного
состояния, сделали монстром – но только пока я боролся за свою
жизнь. Теперь борьба уже окончена, я крепко избит, меня терзает
боль во всем теле, страшным бременем навалилась усталость. Охраны
как не было, так и нет, и теперь, когда я вышел победителем и из
вот этой последней схватки, все, что я ощущаю, кроме усталости и
боли – пустота в душе и сожаление. Я – не нацист, а человек, и мне
безумно неприятно и мерзко вспоминать все, что я сделал за
последние семь-восемь минут. И женщину в кабинете, заколотую
отверткой в сердце, ее широко открытые глаза и извивающееся тело, и
лаборантку, убитую на месте странным ружьем – мне жаль их. Да, они
чудовища, но мне все равно их жаль, потому что я – не чудовище.
Теперь и вот эта ниндзя, извивающаяся на полу… И ладно бы все три
были жуткими ведьмами с типичными для тюремных надзирательниц
мерзкими, бездушными лицами – так ведь нет. Женщина в кабинете была
симпатичной, лаборанта – юная девчонка или очень молодо выглядящая
женщина, и я даже не хочу знать, какое лицо у этой «ниндзи», потому
что если оно будет под стать телу – мне станет ее жаль еще
сильнее…
Ладно. Я просто не буду ее добивать. Покажу гребаным нацистам,
как должен вести себя нормальный человек, не утративший права
называться человеком. И если ниндзя все равно умрет – я этого хотя
бы не узнаю. Мне совсем не хочется этого знать.
Я подобрал с пола пистолет и повернулся, намереваясь уйти, но
будь я проклят! Эта ниндзя уже на ногах, и у нее в руке все тот же
продолговатый предмет!
Ну ладно, упоротая сучка, видит небо, я не хотел, но ты не
оставила мне выбора.
Я резко, насколько еще мог, ушел в сторону, она, двигаясь тоже
очень неуклюже, промахнулась, развернулась – и тут я сделал три
быстрых выстрела.
Две пули в живот, одна чуть пониже правой груди. Она разжимает
пальцы, роняя то, чем так упорно пыталась меня пырнуть, падает на
колени и начинает кашлять и судорожно глотать воздух. Удивительно,
что она после такого все еще жива, и теперь мне уже точно следует
ее добить, просто во имя милосердия.