Чудо для кого? – подумал я. Все это походило на собрание ассоциации скотоводов: старые приятели дружески обсуждали границы пастбищ, и кого из политиков следует поддержать, и как защитить свои рынки от конкурентов с Севера. И тут откуда-то с галерки в беседу вступил Полковник. Он разразился длинной речью в поддержку Чарлза, в которой я наконец-то распознал их нечестивый союз. Он заявил, что ранение Гленна целиком его вина, что еще пятьдесят лет назад у него была возможность навеки вышвырнуть Гарсия с этой земли, а он упустил шанс и будет проклят, если позволит такому повториться в его земной жизни.
Я попытался напомнить, что в силу различных событий на нашей земле фамильное древо утратило несколько листьев. Отец сделал вид, что не слышит меня.
– Я потерял здесь мать, сына и брата, – настаивал я. – И еще один сын сейчас на пути в больницу. И я предпочел бы подождать до утра.
Все согласились, что наша семья пережила страшные трагедии, но лучшим решением было бы расправиться с Педро как можно скорее. Теперь это якобы общая проблема – не только наша, – ибо неизвестно, кто станет следующей жертвой Гарсия.
Я выдвинул еще один аргумент, а именно, что Педро Гарсия гордый человек и под давлением разъяренной толпы он ни за что не выдаст своего yerno[29] или любого другого члена семьи, но призвать его к ответу по закону при свете дня – это совсем другое дело.
– Мы и есть закон, – заявил сержант рейнджеров.
Остальные дружно согласились. Никто из них не хотел бы оказаться среди ночи в окружении вооруженной толпы, но отчего бы Гарсия не попробовать. Я не стал указывать на такие детали, а просто предложил:
– Лучше все-таки проявить уважение и дождаться восхода. Педро отдаст виновных, даже если это будут его родственники.
Они не только отвергли предложение, но заорали, что я могу вообще запереться в кухне и сидеть там с остальными бабами. Мы подождали еще немного, пока не подошли остальные, поскольку новость распространилась уже по четырем округам.
Зарезали и зажарили поросенка; подали говядину с бобами и тортильей, стол сервировали парадно, зажгли камин, принесли кофе. Мужчины толпились в гостиной, беседовали или листали старые номера «Ветерана Конфедерации»; заряженные винтовки составлены в соседней темной комнате, где по стенам рисунки флорентийских руин, бюсты и статуи. Каждый мимоходом проводил пальцем по резьбе кресел и столов, с трудом удерживаясь от желания поковырять дерево перочинным ножом. Все тут было куплено оптом у наследников какого-то покойного филадельфийца, все содержимое дома, включая окна от Тиффани, – куплено и перевезено сюда, и сам дом построен для хранения всех этих вещей. Мраморными статуями ни один не заинтересовался, зато все останавливались перед картиной «Ли и его генералы», копеечной гравюрой, висящей в каждом доме, восторгались, после чего возвращались к говядине и кофе.