— Ты сделал?
— Я, — гордо ответил юный Сын
Пантеры.
Хряп подошел к ближайшему бурелому и,
сопя, принялся вывёртывать из него бревно потяжелее.
— Э-э, осторожнее! — испугался Миау.
— Он же ведь это... вечный!
О вечности Хряп понятия не имел.
Наибольшая из четырёх цифр, которыми он мог оперировать, называлась
«много-много». Поэтому вождь просто подошёл к колесу и вогнал в
него бревно по самый комель.
Двигатель остановился и начал
отсчитывать обороты про себя. Затем бревно с треском распалось и
один из обломков влетел Хряпу промеж глаз.
Миау скрывался в лесах несколько
дней. Впоследствии ему приходилось делать это довольно часто —
после каждой попытки Хряпа остановить колесо.
Когда же вождём стал сам Миау, на его
покатые мощные плечи легло огромное множество забот, о которых он
раньше и не подозревал — в том числе и борьба с вечным двигателем,
ставшая к тому времени ритуалом. Но в отличие от Хряпа Сыну Пантеры
был свойствен масштаб. Не размениваясь на мелочи, молодой вождь
силами всего племени раскачал и сбросил на своё изобретение
нависший над опушкой базальтовый утёс, которому бы ещё висеть и
висеть.
Результат столкновения огромной массы
камня с вечным движением был поистине катастрофичен. Даже сейчас,
взглянув в телескоп на Луну, можно видеть следы катаклизма —
гигантские кратеры, ибо осколки утёса разлетались с убийственной
скоростью и во всех направлениях. Мелкие животные, в их числе и
человек, частично уцелели, но вот мамонты... Мамонтов мы
лишились.
К чести Миау следует сказать, что
больше он таких попыток не повторял и блистательно разрешил
проблему, откочевав всем племенем к Бизоньей Матери на ту сторону
реки.
А вечный двигатель продолжал
работать. Два миллиона лет подряд колесо, вихляя и поскрипывая,
мотало обороты и остановилось совсем недавно — в 1775 году, в тот
самый день, когда Французская академия наук объявила официально,
что никаких вечных двигателей не бывает и быть не может.
И сослалась при этом на первое и
второе начала термодинамики.
1984
Пещерная хроника 003
В юности многие пишут стихи, и Миау
не был в этом смысле исключением. Он был исключением совсем в
другом смысле — до Миау стихов не писали.
Начал он, естественно, с лирики.
За первое же стихотворение — простое
и искреннее — его вышвырнули из пещеры под проливной дождь. Там он
очень быстро освоил сатиру — и вот целое племя, похватав топоры,
кинулось за ним в ливень.