Нашлись и такие, кто считал Павлова
предателем. Да нет, генерал был простым дураком. Хотя именно с его
подачи в армию пришли танки КВ, именно Павлов пересмотрел глупую
идею Тухачевского – громоздить без толку танковые мехкорпуса.
Система Дмитрия Георгиевича была куда грамотней и жизнеспособней,
именно по его принципу использования танковых бригад и
моторизованных дивизий в ЭРП – эшелонах развития прорыва, и
действовали «панцерваффе» Гудериана или Роммеля. Выходит, не
дурак?
Так почему же ты, друг ситный,
прогадил Западный округ, самый ответственный, самый решающий?
Почему подставил сотни и сотни тысяч бойцов, угодивших в плен или
сгинувших по твоей вине? Почему артполки находились вне дивизий?
Почему зенитная артиллерия была выведена на полигон в Крупки?
Почему ослабил мобилизационную готовность войск? Почему 21 июня
отменил приказ Генштаба о приведении авиачастей в боевую
готовность? И список этих «почему» длинен, и каждый «тянет» на
расстрел.
Судоплатов медленно сел, и
нахмурился. А не сделает ли он еще хуже, чем было? План у него
простой – ликвидировать Павлова, чтобы в Москве быстренько
назначили другого командующего округом. А кто ему сказал, что
другой будет лучше? Эй, старичок, хватит пререкаться! Хуже уже
точно не будет, вот что главное. Кем бы ни был новый
командующий…
Господи, да если «новичок»
просто-напросто наделает меньше ошибок, если не станет саботировать
исполнение приказов Наркомата обороны и Генштаба, то это уже
громадный плюс!
- Пожалуй… - проворчал начальник
Особой группы.
Эх, Павлов, Павлов… За будущие
преступления не казнят, но тут особый случай…Криво усмехнувшись,
Павел запер дверь в купе, и достал немецкую винтовку «Маузер-98к» с
четырехкратным оптическим прицелом и с глушителем
«Брамит».[2] Быстренько почистив и
перезарядив, Судоплатов аккуратно разобрал и укутал оружие сначала
в одеяло, а после обернул брезентом. Получился не слишком заметный
сверточек.
Между тем, за окном вагона
смеркалось. Из глубины белоствольных рощ выползала на опушки густая
синь, ельники смыкались в черные стены, посвежело, к горьковатому
запаху паровозного дыма примешивался сладкий запах травы и
придорожных болот. Вымотавшись за день, Павел еле разделся, лег – и
отключился.
Когда поезд остановился чуть в
сторонке от минского вокзала, в купе заглянул Эйтингон.